Таких замечательных усадебных комплексов, как Гребнево, — по пальцам перечесть. Кажется, что XVIII в. предстает в своем полном величии. Но монументальность не подавляет; скорее, наоборот, преображает. Душа невольно переполняется гордостью, вспоминая далекие времена, когда ни одна пушка в Европе не выстрелила бы без ведома Российской императрицы Екатерины II. Еще Гребнево — «родина русской поэзии». Но сначала углубимся в «седую старину».
Село Гребнево известно с далеких времен. Интересная легенда объясняет происхождение названия. В этих местах находился временный стан войск Дмитрия Донского, триумфально возвращавшихся в Москву после победы на Куликовом поле. В рядах русского воинства были гребенские казаки; они поднесли великому князю образ Гребенской Божией Матери. Дойдя до этого места, казаки распрощались и вернулись восвояси. (Но на самом деле речь идет об отряде жителей города Гребни на притоке Дона. Гребенские казаки появились только в XVI в. Это были беглые крестьяне и донские казаки, переселившиеся на Северный Кавказ.) Икона Гребенской Божией Матери долгое время находилась в Успенском соборе в Кремле, а затем была перенесена в специально построенную в ее честь церковь на углу Мясницкой улицы и Лубянской площади. В Гребневе остался список иконы.
Достоверность предания, возможно, подтверждается тем, что много позднее, в 1623 г., специально останавливалась в этом селе депутация гребенских казаков (вместе с кабардинцами), направлявшаяся ко двору царя Михаила Федоровича бить челом и просить прощения за разбои, творимые ими на границах Московского государства во время Смуты.
Первым известным владельцем села был боярин Василий Федорович Воронцов. После его гибели под Венденом во время Ливонской войны (1577) Гребнево — вотчина Богдана Яковлевича Бельского (? — 1611), умного и многоопытного царедворца. Он был особо приближенным Ивана Грозного; царь верил только ему, по словам Карамзина, «днем и ночью неотходному хранителю особы Иоанновой». Борис Годунов долгое время видел в Бельском своего единственного соперника на пути к трону. Во время предсмертной болезни царя лишь он имел прямой доступ к венценосцу в любое время суток. В Москву съехались астрологи, и царь каждый день посылал Бельского справиться у них: возможно ли выздоровление? Как ни удивительно, но астрологи предсказали ему точный день смерти (день памяти равноапостольного Кирилла, учителя Словенского, 27 февраля). Но именно в этот день царь почувствовал облегчение. Он приказал Бельскому распорядиться о казни астрологов. Однако Бельский принес роковой ответ звездочетов, что «Кириллов день еще не миновал». Действительно, через три часа, играя с Бельским в шахматы, царь неожиданно скончался.
Даже в среде московского боярства Смутного времени, не отличавшегося нравственными достоинствами, Бельский выделялся особым цинизмом. Одаренный человек, он достиг высокого положения, но не пользовался ни любовью, ни доверием как при дворе, так и у народа. Перед смертью Иван IV объявил его (в числе других высших бояр) советником нового царя Федора. Кроме того, ему вверялось попечение над находившимся в Угличе царевичем Димитрием. Но Бельский в Углич не поехал, а предпочел остаться в Москве. Однако перемена царствования часто чревата народными мятежами. Москва волновалась. В народе ходили слухи, что Бельский, поскольку только он один был вхож к больному Ивану Грозному, отравил царя. Вспыхнул бунт; москвичи требовали выдать им Бельского на расправу. Молодой царь и Борис Годунов поспешили отправить его в ссылку. Но когда народные страсти утихли, опальный временщик вновь вернулся к подножию трона.
Достоверность усадьбы
При Борисе Годунове Бельский занимал высокое положение, но умный властитель не доверял ему и не допускал в свой ближний круг. Будущее показало, что он был прав. При вступлении Лжедмитрия в Москву Бельский первым из высших бояр публично с Лобного места признал беглого чернеца «истинным сыном Иоанна». Его всем известная близость к грозному царю придала весомый авторитет этому свидетельству. Но опять торжество Бельского оказалось недолгим. Через несколько месяцев воцарившийся в Кремле расстрига был убит, и Василий Шуйский сразу же отправил Бельского воеводою в Казань. Здесь его ждала страшная гибель.
Жители Казани долгое время оставались верными московскому правительству и отказывались присягать Лжедмитрию II. Но когда Москву захватили поляки, они заволновались. Подстрекаемые лазутчиками Тушинского вора, казанцы заявили, что предпочитают скорее «калужского царька», чем католических разбойников. Они стали целовать крест Лжедмитрию II. Бельский пытался подавить бунт, но был схвачен, сброшен с кремлевской стены и растерзан толпою. Карамзин писал о Бельском, что он «служил шести царям, не служа ни Отечеству, ни добродетели; лукавствовал, изменял… и погиб в лучший час своей государственной жизни, как страдалец за достоинство народа Российского».
По-видимому, уже при Бельском в Гребневе начала складываться усадьба. Но по-настоящему дело пошло после того, как в 1625 г. это село было пожаловано князю Д.Т. Трубецкому, одному из активнейших, хотя и далеко не безупречных деятелей Смутного времени. Как военачальник он выдвинулся в стане Лжедмитрия II, от которого и получил боярство. Карамзин отмечает его «ум стратига». И.Е. Забелин причисляет его к тем представителям русской знати, которые заботились не столько об общенациональных интересах, сколько о том, чтобы удержаться на плаву и не только ничего не утратить, но и еще больше приобрести. Действительно, Трубецкому удавалось во всех ключевых исторических моментах Смутного времени играть видную, хотя, по сути дела, второстепенную роль. При первом ополчении, возглавляемом Прокопием Ляпуновым, он входил в триумвират (наряду с самим Ляпуновым и казачьим атаманом Заруцким), начальствующий над войсками. При осаде Москвы вторым ополчением Минина и Пожарского он возглавлял отряды казаков, которые хотя и действовали крайне пассивно (лучше даже сказать — выжидательно), но все же, в конце концов, сыграли свою роль при освобождении столицы. Трубецкой был в числе инициаторов избрания на царство Михаила Романова; на торжественной грамоте Земского собора его подпись стоит одной из первых. Молодой царь поспешил наградить Трубецкого обширными землями; среди них Гребнево.
Подлинный расцвет Гребнева наступил после 1767 г., когда владелицей усадьбы стала овдовевшая княгиня Анна Даниловна Трубецкая (урожденная княжна Друцкая). В молодости она славилась красотой; ее первым мужем был переяславский комендант майор Херасков, сын молдавского боярина Хераско, переселившегося при Петре I в Россию. Он умер в 1734 г.; молодая женщина уже через год вновь вышла замуж за будущего генерал-фельдмаршала Никиту Юрьевича Трубецкого. Образованный человек, он в юности числился в «ученой дружине» Феофана Прокоповича; Кантемир считал его своим «истинным другом». Трубецкой сам писал «нехудые стихи», любил театр и был одним из меценатов труппы Федора Волкова. Однако это был типичный сын своего века; кажется, что именно о нем со вздохом вспоминает Фамусов, рассуждая о «старичках» прошедшего времени:
Сурьезный взгляд, надменный нрав.
Когда же надо подслужиться,
И он сгибался вперегиб…
Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен?
Кто слышит при дворе приветливое слово?
Свой высокий чин Трубецкой получил отнюдь не за подвиги на поле брани, а благодаря умению ладить с коронованными особами и всесильными временщиками. Ради карьеры Трубецкой готов был поступиться своей старинной гордостью. Говорили, что на пирах Петра I он для увеселения пьяного царя ревел теленком, а при богомольной Елизавете Петровне бил поклоны еще более рьяно, чем сама императрица. Ему удалось благополучно пережить все дворцовые перевороты и у всех властителей всегда быть в чести. Но современники не жалели черной краски, характеризуя его нравственный облик.
Сыном А.Д. Трубецкой от первого брака был М.М. Херасков (1733— 1807) — один из самых значительных русских писателей XVIII в.
Имя Хераскова не кануло в забвение, хотя закат своей поэтической славы ему пришлось с горечью наблюдать еще при жизни. Это было тем более тягостно, что не так давно творения старого поэта превозносились до небес. Но Державин, а затем Карамзин и Дмитриев отодвинули Хераскова на второй план. С точки зрения музы поэзии Полигимнии — это бесспорно, но бесспорно и то, что Херасков был одним из самых замечательных людей своего времени. Он пренебрег привилегиями рождения, открывавшими ему дорогу к блестящей военной и политической карьере, и избрал стезю просветителя. Более сорока лет он стоял во главе Московского университета как один из его кураторов.
Велики заслуги Хераскова перед российским просвещением
Он основал при Московском университете Благородный пансион, давший путевку в жизнь Жуковскому, Грибоедову, Тютчеву, Лермонтову, В.Ф. Одоевскому. Хераскову обязан своим рождением университетский театр, на подмостках которого дебютировали драматург Фонвизин и актер Плавильщиков. Наконец, в 1778 г. по приглашению и при деятельной помощи куратора Хераскова Н.И. Новиков арендовал университетскую типографию и развернул бурную книгоиздательскую деятельность.
Надо сказать, что сам Херасков и его братья по матери Николай Никитич и Юрий Никитич Трубецкие были деятельными масонами; все они принадлежали к реформаторскому течению в масонстве, идеологом и признанным лидером которого был великий «ревнитель русского просвещения» Новиков. В своих письмах он называл их «гребенскими». Конечно, Новиков наезжал в это «масонское гнездо». Все «гребенские» были не только «братьями» созданной им тайной «сиантифической» (исследовательской) ложи «Гармония», ставшей основой главного просветительского предприятия Новикова: Дружеского ученого общества (образовано в 1782 г.), но и главными «жертвователями». Ближайшими целями этого общества было открытие при Московском университете Педагогической и Филологической (переводческой) семинарий, обширная издательская программа, широкая благотворительность. Упор делался не только на распространение научных знаний, но и в равной степени на нравственное воспитание или, говоря языком того времени, «образование сердца».
И все-таки Херасков прежде всего был поэт. В поэзии XVIII в. — это эпоха «торжественного строя». Ведущим лирическим жанром стала ода, а эпическим — поэма-эпопея, эталоном которой была «Генриада» Вольтера, «властителя дум» Европы. Ее герой — Генрих IV, а сюжет — государственные труды французского короля, положившего конец «религиозным войнам» и установившего мир в стране. Российские барды не могли не соответствовать духу времени. Первые титаны отечественной словесности — Ломоносов и Державин — явились творцами великих од. Но в области эпики достижения оказались значительно более скромными. Ломоносову не удалось завершить свою эпопею «Петр Великий»; из задуманных двадцати четырех песен им написаны только две. Лишь Хераскову, казалось бы, задача оказалась по плечу. Его поэма «Россияда», созданная в основном во время летних каникул в Гребневе (опубликована в 1779 г.), имела у современников ошеломляющий успех. Поэт повествовал о взятии Казани войсками Ивана Грозного. В народной памяти «казанский поход» остался одним из ключевых моментов истории России; он как бы подвел черту под веками жестокого татарского ига. Творение Хераскова, едва лишь обсохла типографская краска, было провозглашено бессмертным.
Херасков был одним из первооткрывателей Державина. Он разглядел в бесшабашном офицере, знаменитом не только отчаянной смелостью при подавлении пугачевщины, но и кутежами, карточными долгами, великое поэтическое дарование. Это тем более знаменательно, что «Ода на смерть князя Мещерского», в которой Державин наконец-то заговорил в полный голос, датируется (как и «Ключ») 1779 г., а знакомство поэтов состоялось ранее, по-видимому, в 1775 г., когда Державин несколько месяцев провел в Москве. Тогда-то он приезжал по приглашению Хераскова в Гребнево, о чем вспоминает в приведенном стихотворении. Ключ, бьющий из-под земли в усадьбе своего маститого наставника в стихотворстве, он уподобляет «кастальскому ключу» русской священным ключом Аполлона, дарующим вдохновение поэтам и музыкантам. Возможным литературным источником Державина является ода Горация «К источнику Бандузии». По преданию, этот источник находился в имении поэта, и его живительная влага питала его творческий дар:
О, прозрачней стекла воды Бандузии!
Славны будете вы: песнею громкою
Я прославлю, поэт, дуб, что над гротами
Вырос, где говорливо
Ваш поток низвергается.
Слава Хераскова оказалась быстротечной. Следующее поколение низвело творца «Россиады» с пьедестала, на который он некогда был возведен при бурных кликах восторга. В памяти потомства осталось только одно его стихотворение — духовная песнь «Коль славен наш Господь в Сионе». Она была положена на музыку Д.С. Бортнянским; ее отбивали куранты Петропавловской крепости, а после февральской революции она чуть не стала гимном Российской республики. Парадоксально, но факт: обнажая художественные просчеты творений Хераскова, критика использовала одну из строк державинского стихотворения. П.А. Вяземский писал: «Вода стихотворства, говоря о поэзии Хераскова, выражение удивительно верное и забавное!»
В 1781 г. Гребнево продано жене генерал-майора Гавриила Ильича Бибикова Татьяне Яковлевне. Но она уже в 1784 г. умерла бездетной. Гребнево унаследовал ее муж, брат победителя Пугачева, генерал-поручика А.И. Бибикова. Путаница в датах привела к возникновению легенды о том, что Державин приезжал в Гребнево к А.И. Бибикову, гостившему у брата, с просьбой о назначении в армию под его начало.
Но уже ясно, что ничего подобного быть не могло, так как Бибиковы в то время еще не владели Гребневом. Державин был здесь ранее как гость Хераскова. Но уже само существование подобной легенды знаменательно. Она — лишнее подтверждение того, что в исторической памяти Гребнево неразрывно связано с именем Державина.
Великолепие Гребнева создано при Бибиковых. Усадьба поражает своим размахом. Весь ансамбль выдержан в стиле классицизма, но некоторые строения имеют псевдоготические элементы; другими словами, в Гребневе прочитываются все архитектурные веяния того времени. Въезд в усадьбу — через монументальные ворота, расположенные напротив главного дома. Это своего рода триумфальная арка, придающая торжественность всему ансамблю. Такому знатоку русской усадьбы, как А.Н. Греч, они напомнили ворота в усадьбе Раек Тверской губернии, построенной Н.А. Львовым. Главный дом в три этажа украшен шестиколонным портиком. С двух сторон ансамбль завершают двухэтажные флигели, некогда служившие хлебными амбарами (насущные заботы отнюдь не помеха высоким чувствам). Позади дома громадный пруд, который хочется скорее назвать озером. На этом озере восемь островов. Всюду поразительные по своей перспективной широте пространства. В целом архитектурный ансамбль свидетельствует о таланте опытного мастера, вышедшего из школы М.Ф. Казакова.
Но, пожалуй, самое сильное впечатление производят две церкви Гребнева. Первая (летняя) Гребенской Божией Матери была построена в 1786—1791 гг. по проекту крепостного архитектора И. Ветрова (ученика М. Казакова). Его имя начертано на закладной доске, находящейся внутри храма. Постройка необычная для архитектуры классицизма; в крестообразный общий план вписан овал центральной части. Здесь очевидно влияние масонского символизма, где круг (овал) воплощал Божественное совершенство. Со всех четырех сторон храма портики с дорическими колоннами. На куполе стоит скульптура архангела, держащего крест (вместо просто креста). Замечателен своим изяществом интерьер; в западной части две симметрично поставленные пары ионических колонн поддерживают хоры. Храм был освящен московским митрополитом Платоном в 1791 г. во имя Гребенской иконы Божией Матери.
Бибиковы владели Гребневом до 1817 г. Новой хозяйкой стала Анна Александровна Голицына (урожденная Строганова). Это породило очередную гребневскую легенду, согласно которой зимняя Никольская церковь (иконы Николая Чудотворца) (1817—1823) была построена по проекту А.Н. Воронихина, всю жизнь тесно связанного со Строгановыми. Голицыны подновили усадебный комплекс в новом стиле ампир. Поэтому и Никольский храм гораздо более представителен, чем соседняя летняя церковь. Уникальность замысла в том, что Никольский храм представлял собой современную вариацию древней формы «иже под колоколы», т.е. церкви с собственным звоном без колокольни. Еще более необычным было то, что под ярусом звона находились часы. Все это, действительно, заставляет предполагать авторство архитектора с богатой художественной фантазией. По документам же строителями значатся И.И. Ольделли и Н.И. Дерюгин. Правда, в оформлении интерьера участвовал Д. Жилярди.
Голицыны владели Гребневом до 1845 г. Усадьба была продана купцам Пантелеевым, а затем перешла к текстильным фабрикантам Кондрашевым, некогда бывшим гребневскими крепостными. К чести новых владельцев, они не поспешили приспособить усадьбу под промышленные нужды. Посчастливилось и церковному ансамблю. Он дошел до нас, можно сказать, в первозданном виде. Это объясняется тем, что здешние церкви при советской власти не закрывались, несмотря на то, что церковнослужители в эпоху «большого террора» не избежали репрессий. Некоторые были осуждены и погибли в ГУЛАГе. Несколько лет (уже в 1970-х гг.) вторым священником в Гребневе был знаменитый о. Дмитрий Дудко.
Много таинственного связано с Гребневом. Но бесспорно, что именно здесь забил «кастальский ключ» русской поэзии. Уже одно это выделяет Гребнево из круга замечательных подмосковных усадеб.
