Дубровицы находятся в четырех километрах от Подольска. Если идти по берегу Пахры из города, то уже издали можно видеть на высоком берегу, там, где Десна впадает в Пахру, на мысу высится громадная белокаменная башня, увенчанная золотой короной с крестом — церковь Знамения в Дубровицах.
Впервые усадьба упоминается в 1627 г. как вотчина боярина Ивана Васильевича Морозова. Тогда здесь располагались только небольшой боярский двор, шесть крестьянских дворов и деревянная церковь Ильи Пророка. После Соляного бунта царь Алексей Михайлович был вынужден в 1648 г. удалить своего воспитателя Бориса Ивановича Морозова, фактически возглавлявшего правительство. Царь приблизил к себе его дальнего родственника И.В. Морозова, ведавшего Владимирским судным приказом (этот приказ занимался разбором различных тяжб). Ему был дан чин ближнего боярина. Но быстрое возвышение владельца мало отразилось на Дубровицах, хотя крестьянских дворов стало заметно больше. Фискальные документы того времени, отмечавшие поступления налогов, отнюдь не свидетельствуют о процветании этого села, хотя оно и принадлежало одному из первых лиц в государстве. После смерти И.В. Морозова в 1656 г. семейная вотчина — «село Дубровицы да село Ерино» — отошла по завещанию его дочери Аксинье, бывшей замужем за князем И.А. Голицыным.
С 1656 по 1781 г. Дубровицами владели Голицыны. И.А. Голицын не отличался ни военными, ни административными талантами. Некоторое время он был воеводою в Новгороде, но при восшествии на престол царя Федора Алексеевича (1676) удалился от дел и занялся обустройством своих вотчин, в первую очередь Дубровиц, где построил обширные хоромы, а также скотный двор и четыре избы для дворовых людей. Всецело погрузившись в хозяйство, И.А. Голицын даже не пожелал вернуться в Москву, несмотря на призыв своего племянника В.В. Голицына, фаворита правительницы Софьи Алексеевны. И.А. Голицын умер в 1685 г. В течение трех лет Дубровицы переходили от одного родственника к другому, наконец в 1688 г. село выкупил воспитатель («дядька») Петра I Борис Алексеевич Голицын. Начался золотой век этой усадьбы.
Именно Б.А. Голицыну Дубровицы обязаны своей славой. При нем была построена церковь Знамения Пресвятой Богородицы. Этот знаменитый шедевр русского зодчества стал своеобразным символом Петровской эпохи. Архитектура церкви Знамения — единственный в своем роде синтез западных влияний и отечественных традиций. В плане она представляет собой крест из перекладин равной длины, но их окончания не прямоугольные, а овальные. Такова типичная форма центрического храма европейского барокко. Русская традиция сказывается в том, что основной объем располагается на высоком цоколе и окружен гульбищем, проходящим вокруг всего храма. На гульбище ведут четыре скругленные лестницы.
Имя строителя церкви Знамения неизвестно; ни одному из известных архитекторов того периода нельзя документально приписать авторство. Им не мог быть (вопреки предположению И.Э. Грабаря) И. Зарудный, которому Москва обязана Меньшиковой башней — другим знаковым памятником этого бурного времени. По документам, он приехал в Москву не ранее 1700 г., когда храм в Дубровицах, по свидетельству современников, уже был завершен.
Выдающийся исследователь русской архитектуры М.А. Ильин детально описывает храм в Дубровицах:
«Храм снизу доверху покрыт резьбой по белому камню, из которого он сложен. Здесь и диковинные цветы, и разрезанные, узорные листья аканта, и сложно скомпонованные капители колонн, и оригинальные волюты у порталов, и замысловатые надкарнизные декоративные надстройки. По старой традиции наиболее высоко расположенные части обильнее украшены резьбой… Даже сам план здания, как и подымающиеся к его порталам фигурные лестницы, как бы превращен в своеобразный орнамент. Вместе с тем в невиданном сказочном убранстве храма проскальзывают и новые черты. Таковы статуи у западного входа, барельефы и латинские надписи внутри храма, ажурная глава в виде короны, воспроизводящая приемы старой голландской архитектуры.
Внутри храм сохранил резной деревянный иконостас и ложу владельца, настолько пышно покрытые растительным орнаментом, что создается впечатление, словно со сводов, озаренных светом, спущена некая драгоценная сверкающая и переливающаяся завеса».
Подобного обилия скульптуры (и притом высокого художественного качества), как в церкви Знамения, нет больше нигде в русских храмах. Все выполнено из белого камня. У главного входа на лестнице стоят статуи христианских вероучителей: справа — Иоанн Златоуст, слева — Григорий Богослов. Прямо над входом сверху находится изображение Василия Великого. На четырех углах цоколя помещены изваяния евангелистов. Под восьмериком проглядывают фигуры апостолов. Следует учесть и то, что сохранилась только часть скульптурного декора; например, вместо двенадцати апостолов ныне существует лишь восемь. О пропавших статуях свидетельствуют пустые подножия.
Существует мнение, что в украшении церкви Знамения активно участвовали итальянские скульпторы, артель которых приехала в Москву в 1703 г. Правда, столь же правомерно предположение, что работы в Дубровицах выполнены немецким скульптором Конрадом Оснером. Известно, что храм был заложен 22 июля 1690 г., но владелец не спешил с завершением. Строительство продолжалось восемь лет, поскольку работы велись только летом. Еще шесть лет церковь Знамения стояла не освященной, ибо владелец дожидался приезда царя, а тому посетить усадьбу своего воспитателя было некогда. По-видимому, Б.А. Голицыну чинили препятствия и духовные власти, непримиримые к любым католическим веяниям.
Только после смерти в 1700 г. патриарха Адриана, противника Петровских реформ, атмосфера стала иной. Петр I упразднил патриаршество; вместо этого он своей волей назначил местоблюстителем патриаршего престола рязанского митрополита Стефана Яворского, образованного духовного иерарха и своего сторонника. Б.А. Голицын получил свободу действий и вознамерился устроить в Дубровицах пышное празднество. Но царь попрежнему не торопился.
Однако торжественный день все-таки настал. Церковь Знамения была освящена Стефаном Яворским 11 февраля 1704 г. в присутствии Петра I и царевича Алексея Петровича. Правда, царь сразу же отправился в Петербург и на пиршество, продолжавшееся целую неделю, не остался. Больше в Дубровицах он уже не бывал.
Усадебный комплекс Дубровиц
Сформировался в середине XVIII в. при наследниках Б.А. Голицына. Главный дом, по-видимому, первоначально был построен в стиле барокко, но в результате последующих обновлений принял нынешний классицистический облик. Судя по всему, перестройка не пошла ему на пользу. В результате здание получилось слишком грузным; центр с полуциркульными окнами под карнизом приподнят и как бы тяжело нависает с боков. Нет ни простоты, ни изящества шедевров классицизма. Особенно он проигрывает в соседстве с церковью Знамения. Из четырех флигелей сохранились три. Из них северо-западный дошел до нас лучше прочих с минимальными переделками; в нем ранее находилась квартира управляющего. Он несет на себе ярко выраженную печать елизаветинских времен, что позволяет представить первоначальную архитектуру главного дома; поэтому создание усадебного комплекса следует датировать 1750-ми гг. Его реконструкция была произведена на рубеже нового столетия и отвечала изменившимся вкусам.
В 1781—1787 гг. Дубровицами владел Г.А. Потемкин. Делавший бурную карьеру фаворит Екатерины II давно уже присматривал себе подмосковную усадьбу. Владение вотчинами вблизи Москвы было свидетельством высокого социального статуса. Потемкин, все чаще ощущавший себя вторым человеком в государстве, крайне чувствительный к подобного рода атрибутам величия, купил Дубровицы у своего подчиненного по лейб-гвардии Преображенскому полку С.А. Голицына, оказавшегося кругом в долгах. Потемкин был подполковником этого привилегированного полка, полковником же — сама императрица.
Правда, Потемкин недолго оказался обладателем Дубровиц. Вообще из-за своих многочисленных государственных и административных обязанностей он в своей «подмосковной» бывал только кратковременными наездами. Он ее лишился, можно сказать, в одночасье. Во время своего вояжа по южнорусским губерниям на обратном пути из Крыма 23 июня 1787 г. эту усадьбу посетила Екатерина II, где (по свидетельству «Журнала Высочайшего путешествия») «имела обеденный стол» и сразу же отправилась далее в Коломенское. Дубровицы чрезвычайно понравились императрице, и она пожелала купить усадьбу. Почти сразу же она подарила ее своему очередному фавориту А.М. Дмитриеву-Мамонову (1758—1803), кстати, одно время бывшему адъютантом Потемкина, по протекции которого он попал и ко двору, и в ближний круг Екатерины II. Нового фаворита нельзя было причислить к выскочкам. Он происходил из древнейшей знати, возводившей свою родословную к самому Рюрику, причем по мужской линии, а не по женской, как Романовы, которые (как в сердцах выражались некоторые аристократические фрондеры) «сплошь голштинцы». К чести Дмитриева-Мамонова, он сознавал то, что не создан для государственной деятельности и не претендовал на первую роль при дворе. Человек добрый и отзывчивый, он смог сохранить хорошие отношения и с наследником престола цесаревичем Павлом, даровавшим ему при вступлении на трон графское достоинство. Щедрые дары Екатерины II сделали Дмитриева-Мамонова богатейшим человеком в России, а Дубровицы были подлинной «жемчужиной в короне». Впрочем, срок нового фаворита оказался недолог — он сам положил ему конец, влюбившись в княжну Д.Ф. Щербатову. Скрепя сердце императрица согласилась на их брак и позволила удалиться из Петербурга в Дубровицы. По-видимому, она искренне любила своего фаворита. После решительного объяснения с ним, продолжавшегося четыре часа, она вышла в слезах. Но в беседе со своим секретарем Храповицким она сказала: «Он не может быть счастлив, разница: ходить с кем в саду и видеться на четверть часа или жить вместе». Потемкин также негодовал; он в сердцах называл Дмитриева-Мамонова и глупцом и эгоистом.
Екатерина II как в воду глядела. Брак ее фаворита оказался несчастливым. Супруг вскоре затосковал и слезно молил царицу разрешить вернуться ко двору. Ходили даже слухи, что он в Москве чуть ли не лишился ума. Главный усадебный дом. Екатерина II по-женски злорадство она писала своему основному европейскому корреспонденту Гримму:
«По-видимому, семейного ладу нет.
Да и что может быть хуже положения человека, одаренного умом и имеющего познания, как очутиться в 30 лет в деревне с женой брюзгой и капризной, которую он ежедневно попрекает, что остался один с нею и для нее».
На все просьбы Дмитриева-Мамонова простить ему «легкомыслие» Екатерина II была непреклонной.
Волей-неволей пришлось смириться и искать иных радостей. В Дубровицах новый владелец, ставший рачительным хозяином, перестроил главный дом в соответствии с духом времени; он приобрел свой нынешний вид. Ведя уединенную жизнь, Дмитриев-Мамонов всецело посвятил себя воспитанию сына и дочери. Он умер в 1803 г., не дожив и до пятидесяти лет. Дубровицы он оставил тринадцатилетнему сыну Матвею. «Юный Мамонов» был одним из самых богатых людей России. Статный красавец, наделенный богатырской силой, окружающим он казался баловнем судьбы. Современники отмечали его большие дарования; однако с ранних лет бросались в глаза его разные «боярские странности». Служебная карьера молодого аристократа началась блестяще. В семнадцать лет он пожалован камер-юнкером, а через три года его родственник и известный поэт И.И. Дмитриев, тогда министр внутренних дел, назначил даровитого юношу обер-прокурором московского отделения Сената. Однако молодой человек был донельзя «прямодушен», горяч и временами крайне дерзок. Успехи по службе его мало интересовали. Гораздо более он занимался науками и однажды явился к ректору Московского университета П.И. Голенищеву-Кутузову с просьбой подвергнуться экзаменам по всем университетским курсам. Сообщая об этом министру просвещения графу А. К. Разумовскому, Голенищев-Кутузов чрезвычайно высоко оценивает способности и трудолюбие соискателя.
В 1812 г. имя Дмитриева-Мамонова стало широко известным. В ответ на воззвание Александра I к московскому дворянству он произнес пламенную речь, которую Пушкин в романе «Рославлев» назвал «бессмертной». В письме императору Дмитриев-Мамонов предложил вносить свой ежегодный доход на нужды Отечества до окончания войны. Александр I счел это излишним и через графа Ростопчина поручил ему сформировать на свои средства казачий полк своего имени. В этот полк зачислялись годные к военной службе дворовые, а также вольнонаемные дворяне. Таким образом в Московский казачий графа Мамонова полк попали выдающиеся русские поэты В.А. Жуковский и П.А. Вяземский. Командиром полка был опытный кавалерийский офицер князь Четвертинский, а сам Дмитриев-Мамонов — шефом.
Готические ворота конного двора
Мамоновский полк отличился в Бородинском сражении, в «делах» при Тарутине и под Малоярославцем, но далее фактически не принимал участия в военных действиях. Сам Дмитриев-Мамонов не терпел над собой никакого вышестоящего начальства. Уже в начале заграничной кампании произошел инцидент, положивший конец существованию этого полка. Казаки Дмитриева-Мамонова были подобием своего шефа. На бивуаке они затеяли драку с австрийскими кавалеристами. Дело дошло до настоящего побоища. Александр I распорядился расформировать этот лишенный признака воинской дисциплины полк, а готовых продолжать службу казаков зачислить в различные гусарские полки. Хотя Дмитриев-Мамонов получил чин генерал-майора (ему было всего двадцать три года), но его военная карьера оказалась явно неудачной. Не удивительно, что вскоре после окончания военных действий он вышел в отставку.
Дмитриев-Мамонов безвыездно поселился в Дубровицах в полном одиночестве. Образ жизни затворника порождал многочисленные слухи; сначала ему всячески сочувствовали, считая несправедливо обиженным героем войны, но вскоре добрые чувства сменились недоумением. Вяземский вспоминает: «В течение нескольких лет он не видел никого, даже из прислуги своей. Все для него потребное выставлялось в особой комнате; в нее передавал он и письменные свои приказания». Владелец Дубровиц как бы исчез, став и для собственных дворовых неким мифическим барином.
Удивительно, но в это же время Дмитриев-Мамонов развернул в усадьбе большое строительство, стремясь превратить ее в неприступный замок. Усадьба была окружена высокой стеной с готическими башнями; она имела трое ворот — у конного двора, церкви Знамения и позади парка. По слухам, Дмитриев-Мамонов днем чертил планы этих укреплений, а ночью выходил из дома, чтобы осмотреть сделанное и наметить вбитыми в землю колышками продолжение. Остатки этой стены разобраны в 1930-е гг. Сохранились только ворота конного двора; они стояли на проезжей дороге, начинающейся от переезда через Пахру, и были, таким образом, доступом в крепость. Говорили также, что Дмитриев-Мамонов сформировал из своих дворовых несколько рот солдат и что он завозит пушки.
Современникам все это казалось загадочным, но ныне завеса тайны слегка приподнялась. Еще в 1814 г. Дмитриев-Мамонов создал законспирированную организацию «Орден русских рыцарей»; в его бумагах сохранился подробно разработанный устав, пронизанный тираноборческими мотивами и масонской фразеологией. Он построен в форме вопросов и ответов. Например, на вопрос: «С кем сражаются рыцари креста?» дается ответ: «С иноплеменниками, желающими похитить свободу их, с царями, помышляющими погубить землю, правду, и с илотами, кои первоначально были ничто иное, как рабы спартанцев, а потом дерзнули восхотеть первенствовать» (понятно, что под илотами имеются в виду не крепостные рабы, а различного рода «прислужники тиранов»). Сам по себе мамоновский союз носит двойственный характер. С одной стороны, это была попытка возродить на Русской земле Орден тамплиеров, с другой — налицо одно из первых декабристских тайных обществ. «Русскими рыцарями» были М.Ф. Орлов, Н.И. Тургенев, двоюродный племянник просветителя и масона Н.И. Новикова М.И. Новиков, Д.В. Давыдов. Одно перечисление имен говорит само за себя. Все они были людьми действия. Правда, только один М.Ф. Орлов несколько раз приезжал в Дубровицы, где имел многочасовые беседы с хозяином. Не исключено, что, превратив свою усадьбу в укрепленный лагерь, Дмитриев-Мамонов собирался в случае военного мятежа отсюда идти на Москву. Это восстание должен был поднять М.Ф. Орлов, надеявшийся получить дивизию в Нижнем Новгороде (но, в конце концов, получивший ее в Кишиневе). Следовательно, планы чертились отнюдь не на песке. Правда, поэт-гусар Денис Давыдов скептически относился к подобным замыслам. Он был тверд в своем убеждении, что ни «дюжему» Орлову, ни «бешеному Мамонову» не поколебать самодержавия.
По воле мятежного мечтателя преобразились также интерьеры главного дома. Его центральным помещением является так называемый Гербовый зал. Он украшен настенной живописью на темы рыцарских времен (скорее всего, эпохи крестовых походов). Сюжеты понять трудно; по-видимому, изображены различные эпизоды штурма мусульманской крепости. Привлекают внимание два герба в геральдических щитах. Если один — герб Дмитриевых-Мамоновых, то другой — необычной формы пятилистник или стилизованный крест — возможно, герб «Ордена русских рыцарей».
Усадебный дом и церковь Знамения
Замкнутый образ жизни и «строительные затеи» породили слухи о помешательстве владельца Дубровиц. Вскоре Дмитриев-Мамонов действительно оказался в заключении как сумасшедший. Обстоятельства, приведшие к трагическому финалу, остаются неясными. По воспоминаниям современников, дело обстояло следующим образом. Весной 1825 г. у Дмитриева-Мамонова умер крепостной камердинер; на его место он нанял вольного «человека». Однако новый слуга проявил излишнее любопытство. Разгневанный барин, сочтя, что ему просто-напросто подсунули соглядатая, жестоко избил последнего. Тот пожаловался московскому генерал-губернатору князю Д.В. Голицыну, который потребовал от Дмитриева-Мамонова объяснений. Дмитриев-Мамонов послал оскорбительное письмо Д.В. Голицыну с вызовом на дуэль. Не получив ответа, он стал распространять по городу его копии. В результате последовало высочайшее распоряжение о взятии его под стражу и о медицинском освидетельствовании. В Дубровицы прибыла воинская команда. Опять же по слухам, Дмитриев-Мамонов отчаянно сопротивлялся, отбиваясь частями разломанной им мебели. Врачебный консилиум нашел его душевнобольным. Всю последующую жизнь — более тридцати лет — Дмитриев-Мамонов провел под строгим надзором в своих московских домах. Его имущество, в том числе Дубровицы, были взяты в опеку.
Далеко не все верили в психическое заболевание Дмитриева-Мамонова. Очень многие считали его жертвой. Герцен назвал его безумие «полудобровольным»; оно было своего рода реакцией на пустоту и безнадежность существования в условиях русского деспотизма. Последним из опекунов этого «несчастного счастливца» стал его правнучатый племянник Н.А. Дмитриев-Мамонов; он оставил воспоминания о своем подопечном, в которых как бы подвел итог общему мнению: «Конечно, резкость выдающегося ума и пылкость характера были причиною многих его неудач, но едва ли я ошибусь, если скажу, что главным образом зависть и злоба людей сломили и обездолили эту жизнь, которая могла бы быть до конца блестяща и, вероятно, небесполезна, ибо по своему уму, образованию, энергии, доброте и по своей рыцарской честности, при огромных материальных средствах, он мог бы быть замечательным деятелем». Кажется, добавить нечего.
После смерти Дмитриева-Мамонова в 1863 г. начался дележ его громадного состояния. Дубровицы вновь отошли Голицыным. Они оставались владельцами усадьбы до 1917 г. Но это была другая ветвь знаменитого рода; их связь со знаменитым «дядькой» Петра I была настолько отдаленной, что представлялась даже призрачной. Столь же проблематичным было родство с Дмитриевым-Мамоновым. Но, поскольку «все дворяне — родственники друг другу», хитроумные московские законники смогли найти достаточно оснований, чтобы одним из наследников почившего «несчастного безумца» признать сибарита и бонвивана С.М. Голицына (1843—1915), одного из богатейших людей России. (В контексте данной книги он, пожалуй, интересен прежде всего тем, что одновременно был и владельцем усадьбы Кузьминки, — две знаменитейшие подмосковные усадьбы некоторое время находились в одних руках. После развода с первой женой в 1883 г. С.М. Голицын оставил ей Кузьминки и стал проводить лето исключительно в Дубровицах.)
Широкий образ жизни заставил искать дополнительные средства. В конце XIX в. в усадьбе появились дачники. В 1890 г. здесь провели лето писатели Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, одна из самых своеобразных супружеских пар русской литературы. В семье существовал негласный договор: муж должен писать только стихи, жена — прозу. Но в Дубровицах однажды утром Мережковский сообщил супруге, что соглашение им нарушено. Он начал большой роман «Юлиан Отступник». Это была первая книга трилогии «Христос и Антихрист» — основного вклада писателя в русскую литературу.
С Дубровицами связан интересный эпизод из жизни знаменитого философа В.С. Соловьева, человека необузданного темперамента. Он был влюблен в Елизавету Поливанову, свою слушательницу на высших женских курсах Герье.
Летом Поливановы обычно жили на даче в Дубровицах. Туда был приглашен В.С. Соловьев. Он проводил много времени с предметом своего увлечения.
В своих воспоминаниях, по которым можно проследить перипетии неудавшегося романа, Е. Поливанова пишет: «С ним было необыкновенно легко. Беседа всегда лилась сама собою, затрагивая самые разнообразные предметы… Он в то время горячо верил в себя, верил в свое призвание совершить переворот в области человеческой мысли. Он стремился примирить веру и разум, религию и науку, открыть новые неведомые до тех пор пути для человеческого сознания. Когда он говорил о будущем, он весь преображался. Его серо-синие глаза как-то темнели и сияли, смотрели не перед собой, а куда-то вдаль, вперед, и казалось, что он уже видит перед собой картины этого чудного грядущего».
В Троицын день молодые люди отправились в церковь Знамения. Внутри храма царила нестерпимая духота. Спасаясь, они поднялись на хоры, а затем вышли на крышу. Девушка села у порога двери. В.С. Соловьев сделал еще три шага и остановился в чрезвычайно рискованной позе. Он даже спустил ногу на край балюстрады. Казалось, одно неосторожное движение — и он сверзится прямо на камни паперти. Его спутница заволновалась и предложила спуститься. Но он не слушал ее; с минуту он как бы любовался открывшейся панорамой Пахры и вдруг без всякой словесной подготовки заявил ошеломленной девушке, что любит ее и просит стать его женой. Она в замешательстве растерялась: «Я видела перед собой его бледное взволнованное лицо, его глаза, устремленные на меня с выражением тревожного ожидания, и в то же время сама была охвачена чувством страха, что он вот-вот может сорваться вниз… Я пролепетала сама не знаю что. Он настаивал на категорическом ответе. Я ответила „да”, и в этом моя глубочайшая вина перед ним. Но в эту минуту я об этом не думала, да и не знаю, думала ли о чем-нибудь. Народ стал выходить из церкви, мы тоже сошли вниз».
Все последующие дни девушка упрекала себя за малодушие. Мучительно борясь с собой, она только через неделю набралась решимости объясниться с Соловьевым. Однако, к счастью, он воспринял ее отказ спокойно, предложив вернуться к прежней дружбе, хотя у него вырвалось горестное восклицание: «Как бы мы могли быть счастливы!»
Дубровицы пережили тревожную эпоху Гражданской войны. Позже в усадьбе был создан музей помещичьего быта. Правда, он просуществовал только до начала 1930-х гг. Но слава Дубровиц отнюдь не померкла. Церковь Знамения всегда будет красой и гордостью Подмосковья. Именно она притягивает сюда любителей прекрасного.
