Усадьба Семеновское-Отрада

В самом названии знаменитой усадьбы Семеновское-Отрада неизгладимый оттенок XVIII в. Вельможа, уставший от бурной придворной жизни, искал в сельском уединении покой и тишину, мечтая предаться на лоне природы сентиментальным грезам. Но он отнюдь не сидел без дела. Екатерининская эпоха была временем энергичных людей. Богатые дворяне обустраивали свои вотчины с истинно русским размахом. Они привлекали лучших столичных архитекторов, не считаясь с затратами. Им хотелось иметь не просто деревенский дом, но нечто вроде Версаля в миниатюре, где каждая постройка — произведение искусства. Результат быстро давал себя знать. Семеновское-Отрада сохранила многие признаки XVIII столетия, «…безумного и мудрого» (по известному выражению А.Н. Радищева).

Во второй половине XVIII в. владельцем усадьбы был граф Владимир Григорьевич Орлов (1743—1831), младший из пяти «братьев Орловых». Он не отличался, подобно старшим Григорию и Алексею, честолюбием и воинскими дарованиями. Еще слишком молодой, чтобы принять активное участие в заговоре, посадившем на трон Екатерину II, он пользовался милостями, посыпавшимися на них. Вершиной его карьеры был пост директора Академии наук. Надо от

метить, что он не считал это синекурой. В.Г. Орлов деятельно занимался академическими делами, оживленно переписывался с иностранными учеными и литераторами, организовывал научные экспедиции, посылал в европейские университеты талантливую молодежь. Единственное, чего он не смог добиться, чтобы протоколы академии велись на русском языке. Латинским языком директор не владел, поэтому все документы писались по-немецки.

Свою должность В.Г. Орлов оставил в 1775 г. Он переехал в Москву и с этого времени жил попеременно то в старой столице, то в своем подмосковном имении. Но, наверное, отстраненность от мирской суеты и позволила ему создать усадебный ансамбль, ставший своеобразным памятником «братьям Орловым».

Наиболее знаменитыми птенцами этого «орлиного гнезда» были второй, Григорий, и третий, Алексей. Они оба — главная движущая сила дворцового переворота 1762 г., возведшего на престол Екатерину II. Молодой богатырь, весельчак и кутила, пользовавшийся всеобщей любовью, Григорий Орлов стал фаворитом будущей императрицы. Риск был его стихией, и он, не задумываясь, решил возглавить опасное предприятие. Претендентка нашла в этом удальце решительного и преданного исполнителя ее замыслов. Надо отдать должное Григорию Орлову: для себя самого он не искал никаких выгод; не в его натуре было заглядывать слишком далеко вперед. Впрочем, Екатерина II, взойдя на трон, щедро отблагодарила заговорщиков титулами, землями и деньгами. В день коронации весь род Орловых возводится в графское достоинство.

Императрица даже некоторое время намеревалась выйти замуж за Григория Орлова; она оставила эту мысль только после того, как граф Н.П. Панин откровенно сказал ей, что «госпожу Орлову» никто на русском престоле не потерпит. Впрочем, сам ее красавец фаворит не стремился столь высоко. Он и в дальнейшем не раз оказывал Екатерине II услуги, требующие смелости и инициативы. В конце концов, Григорий Орлов влюбился в свою двоюродную сестру Екатерину Зиновьеву и попросил императрицу отпустить его от двора. С трудом Екатерина II согласилась. За Григорием Орловым сохранилась репутация своего рода рыцаря без страха и упрека. Но младший Орлов был далеко не столь прост и легкомыслен, как представлялось с первого взгляда. Действительно, он любил кулачные бои и медвежью охоту. В то же время именно он стал основателем знаменитого Вольного экономического общества, ныне старейшего научного общества в России. Ему нравилось потолковать о науках с Ломоносовым и о литературе с Фонвизиным.

Усадьба Семеновское-Отрада

Алексей Орлов — столь же могучий физически — был единственным из братьев, у кого даже недоброжелательные иностранцы находили качества государственного человека. Однако его дарования остались нереализованными по весьма основательным причинам. Он оказал Екатерине II «важную услугу» во время дворцового переворота, но об этом императрица хотела бы забыть. Алексея Орлова считали причастным к загадочной смерти Петра III, о которой он в прискорбных тонах известил Екатерину II, всячески каясь в «грехе» и признавая себя «достойным казни». Екатерина II дала ход этому письму, снявшему с нее обвинение в убийстве супруга и обелившему перед Европой.

Но с этого времени она стала относиться к Алексею Орлову со скрытой недоброжелательностью; монархи не жалуют тех из приближенных, которые посвящены в их мрачные тайны. Только после победы, одержанной русским флотом под командованием Алексея Орлова над турками в Чесменской бухте (1770), она вернула ему свое благорасположение, но не надолго. Вскоре Алексей Орлов привез на корабле самозванку, выдававшую себя за дочь Елизаветы Петровны, — печально знаменитую княжну Тараканову. Он вновь показал себя человеком, который ради своей цели готов пренебречь любыми моральными запретами; став любовником молодой, легкомысленной женщины, он завлек ее на корабль и арестовал. Екатерина II опять оказалась в трудном положении. Она писала своим заграничным корреспондентам, что Алексей Орлов зашел слишком далеко. Императрица отблагодарила его «за ревность», но вскоре отправила в отставку, фактически подвергнув опале. «Чесменский герой» удалился в Москву и уже больше не играл никакой роли при дворе.

Но необходимо сказать несколько слов и о других братьях Орловых: старшем — Иване и четвертом — Федоре. Ведь современники неоднократно отмечали, что все они были очень дружны, по-настоящему любили друг друга и всегда были готовы прийти на помощь.

Их отец, новгородский вице-губернатор Григорий Иванович Орлов, умер 1 апреля 1746 г., когда старшему сыну Ивану было тринадцать лет, а младшему Владимиру — только год. Ивану, несмотря на малолетство, пришлось стать главой семьи. Ноша оказалась ему по плечу. Он быстро завоевал авторитет среди братьев. Даже впоследствии вознесенные на вершины власти и осыпанные титулами и жизненными благами младшие Орловы, по преданию, не решались сесть в присутствии Ивана, уважая его старшинство. Это тем более показательно, что Иван довольствовался всего лишь чином капитана Преображенского полка. Выйдя в отставку после переворота 1762 г., он почти безвыездно жил в Москве и в своих «низовых деревнях» на Волге. В Петербурге старший Орлов был редким гостем. Ему, выросшему в скромной обстановке, претило бросать деньги на ветер подобно Григорию. Предание донесло до потомков его слова: «Я дворянин, а в Петербурге за все надо платить по-княжески».

Четвертый из братьев Орловых — Федор считался в семье самым умным. Но его слишком рассудочной и эгоистической натуре не хватало яркости и бесшабашного «богатырства», чем привлекали сердца окружающих Григорий и Алексей. Екатерина II высоко ценила деловые качества Федора Орлова, стремилась всячески приблизить к себе, но не сделала фаворитом. Федор Орлов успешно действовал в русско-турецкой войне 1769—1774 гг. под началом брата Алексея. Но после ее окончания он поспешил выйти в отставку в чине генерал-аншефа. Никогда не будучи венчан в браке, он имел шесть детей. Они жили в его доме как воспитанники. Среди них были будущий декабрист Михаил и шеф жандармов при Николае I Алексей. Умирая, Ф.Г. Орлов призвал «воспитанников» к своему одру и завещал им: «Живите дружно, мы дружно жили с братьями, и нас сам Потемкин не сломил». Этот завет отца свято соблюдался на протяжении всей жизни его детей. После 14 декабря Алексей спас Михаила от каторги и Сибири, выхлопотав ему всего лишь непродолжительную ссылку в собственное имение Калужской губернии.

Таков был этот на редкость сплоченный семейный клан. Самый младший из братьев — В.Г. Орлов на много лет пережил остальных. К концу его жизни усадьба Отрада постепенно становится мемориалом всех «славных Орловых».

Усадьба Семеновское-Отрада
Усадьба Семеновское-Отрада

Архитектурный ансамбль Отрады создавался в 1774—1778 гг. Имеются большие основания предполагать, что автором комплекса был В.И. Баженов. Но он, по-видимому, создал только проект. Исполнили его замысел крепостные архитекторы Бабакин и Цуканов. Обширный главный дом выдержан в строгих пропорциях. Вместо портика с колоннами, почти обязательного для построек классицизма, возведено крыльцо с парадной лестницей.

«Собственный архитектор» Бабакин построил усадебную церковь Святого Владимира. Он руководствовался чужим проектом (возможно, К. Бланка). Аналогичные храмы в стиле барок ко были типичны для того времени. Церковь двухэтажная, в плане «восьмерик на четверике». На восточной стороне храма расположен прямоугольный алтарь, с запада к нему примыкает небольшая трапезная, рядом к которой поставлена колокольня. Разрешение на постройку было получено в 1779 г., а уже в 1781 г. она завершилась.

По углам расположены круглые выступы, напоминающие беседки. Палаццо сооружен из красного кирпича, что придает ему неуловимое сходство с постройками Царицына. Элементы псевдоготики просматриваются в скупых украшениях фасада.

Владельцы усадеб редко считали работу законченной после того, как, казалось бы, был положен последний камень. Новым поколениям хотелось внести свои усовершенствования. В 1840-х гг. архитектор М.Д. Быковский (ведущий московский архитектор того времени) добавил к главному дому с обеих сторон две симметричные оранжереи с боковыми павильонами. Плафон главного зала на втором этаже был расписан К.П. Брюлловым. Но интерьеры дворца, к сожалению, утрачены.

Усадьба Семеновское-Отрада
Усадьба Семеновское-Отрада

Надо сказать, что В.Г. Орлов обращался со своим крепостным отнюдь не самым гуманным образом. Он руководствовался общими правилами того времени. Примером является приказ по дому 1796 г.: «Высечь Бабакина за то, что он, несмотря на запрещение, снял кружала из-под свода и вторично уронил свод в кузнице»4. Таковы были нравы.

Вообще в богатых русских усадьбах крепостнические порядки причудливо соединялись с высокой культурой. Здесь были и свой театр с «собственными актерами», и свой оркестр с «собственными музыкантами». В.Г. Орлов в Отраде пытался соединить рациональное ведение хозяйства с увлечением искусством. Один и тот же человек из его дворовых днем работал в саду или столярничал в мастерской, а вечером становился актером на домашней сцене. Во время обеда обязательно звучала музыка. По субботам в бильярдной устраивались вечерние концерты. Оркестр в Отраде славился далеко за пределами. Им руководил Лев Гурилев, ставший известным композитором, еще будучи крепостным. Вместе со своим сыном Александром (унаследовавшим талант отца) он получил вольную только после смерти В.Г. Орлова в 1831 г.

Самой знаменитой постройкой Отрады является «мавзолей Орловых». Первоначально на этом месте была часовня в виде ротонды; она предназначалась В. Г. Орловым под семейный склеп. Но после его смерти в 1831 г. часовню перестроили и она стала родовой усыпальницей. Это круглое здание с классическим портиком, украшенным колоннами. Под его сводами покоятся четыре из пяти братьев Орловых (кроме старшего Ивана). Мавзолей сооружен в 1832—1835 гг. по проекту знаменитого зодчего Д.И. Жилярди; он стал его последним творением. Известный исследователь русской архитектуры М.А. Ильин подробно описывает эту замечательную постройку: «Объем мавзолея… прорезан многочисленными окнами, что зрительно облегчает его форму. Чтобы сохранить нужное здесь впечатление тяжелой, «вечной» формы, архитектор принужден был заключить колонный портик в массивные пилоны. Последние были побелены, чтобы выделиться на фоне краснокирпичных стен… Они перерастают в своего рода венчающую главу». Конечно, звучит суховато, но ведь крайне трудно передать впечатление от созерцания художественного шедевра.

Фрагмент интерьера верхнего этажа усыпальницы

У В.Г. Орлова не было наследников по мужской линии (его сыновья Александр и Григорий умерли еще при жизни отца). В 1803 г. младшая дочь В.Г. Орлова Наталья вышла замуж за П.Л. Давыдова. В 1809 г. она родила сына, названного в честь деда Владимиром. Внук стал любимцем стареющего владельца Отрады. Усадьба была ему завещана. В 1856 г. император Александр II снизошел к его просьбе и, дабы не пресеклась фамилия Орловых, позволил В.П. Давыдову отныне именоваться графом ОрловымДавы довым.

Прошли годы. В Отраде уже не чувствовалось неукротимого духа «екатерининских Орловых». Впрочем, и у других носителей громких фамилий подчас остались только аристократические претензии и англомания. Граф В.П. Орлов-Давыдов мало чем выделялся из своего круга. В эпоху Великих реформ он сделал попытку играть политическую роль как один из дворянских идеологов. Он был инициатором подачи Александру II (11 января 1865 г.) адреса московского дворянства о созыве Земского собора. Тютчев насмешливо заметил относительно «реформаторов из Английского клуба»: «Велик с Россией ваш разлад». Не жаловал он и орган этих «реформаторов» — газету «Весть» (ее любил читать щедринский «дикий помещик»). Пожалуй, граф В.П. Орлов-Давыдов (1809—1882) ныне нам интересен только потому, что был близким знакомым Тютчева. Сам поэт относился к нему с насмешливой снисходительностью, характеризуя его в переписке как «самого добросовестно-ограниченного человека», «великолепную комедийную фигуру».

В письме жене 25 августа 1869 г. Тютчев рассказывает о комической ситуации, в какую попал владелец Отрады: «Я узнал подробности неудачи, постигшей моего бедного приятеля Орлова-Давыдова, ожидавшего, по некоторым данным, казавшимся ему верными, посещения Великого Князя Наследника (впоследствии императора Александра III.) и истратившего 50 000 рублей на приготовления к приему. Но в последнюю минуту Великий Князь отказался приехать, говоря, что он не хочет иметь ничего общего с покровителем „Вести”. Тогда мой благородный друг, пригласивший уже на праздник общество трех губерний, приказал сжечь среди белого дня приготовленный фейерверк…»

Гораздо более яркой личностью была хозяйка Семеновского-Отрады графиня Ольга Ивановна Орлова-Давыдова, урожденная Барятинская (1814—1876). Именно она придала жизненному укладу усадьбы своеобразный славянофильский характер, резко контрастирующий с англоманией мужа. Некоторое время соседом Орловых-Давыдовых был И.С. Аксаков — муж дочери Тютчева Анны (он жил в ближнем приокском селе Турове). В письме одному знакомому этот последний из когорты «друзей славянства» 1840-х гг. оставил запоминающуюся картину поразившей его обстановки, какую он никак не ожидал найти в пышном екатерининском поместье. Рассказ настолько ярок, что имеет смысл привести письмо почти целиком:

«Я был в Отраде три раза… Старуха графиня отнеслась ко мне довольно благосклонно, и благодаря именно ей я и мог видеть то, что видел. От нее идет весь этот нравственный строй и она действительно любопытное явление и замечательный характер. Аристократка по рождению, она почти 15 лет, почти до замужества, не выезжала из курского имения своего отца, следовательно, всю первую свою молодость провела в русской деревне, и русская деревня вошла в нравственный состав ее существа. Поэтому-то вполне у себя дома она только в деревне; это ее прирожденная стихия.

Никто лучше графини Орловой-Давыдовой не знаком c крестьянским бытом, нуждами и потребностями народа, и не в общих чертах, а в самых практичных и технических подробностях. Она не ошибается в познаниях, она назовет каждую вещь русским именем; она и крестьяне понимают друг друга на полуслове; ей и в голову не взойдет навязывать крестьянам что-нибудь на основании иностранной или отвлеченной теории, особенно при ее практическом уме, чуждом мечтательности. Это не снисхождение знатной барыни, исполненной приторного сострадания к бедному простолюдину; это просто свои, друг друга вполне разумеющие,

без всякой приторности и нежности, друг в друге твердо уверенные. И православие, и русская деревня: вот две стихии, которые легли с самого начала в душу княжны Барятинской, принадлежавшей по рождению и по связям к тому аристократическому кругу, которому наиболее чужда русская народность… Мать ее была немка (графиня Келлер) и набожная протестантка, известная своей ревностью в делах благотворения. Дочь — русская и православная до фанатизма, исполнительница духовных правил „до узкости”, как мне об ней выразились. Вот этот-то закал германского и протестантского духа на православной и мягкой нашей почве и отразился в графине Орловой-Давыдовой; он дал ей некоторую суровость, настойчивость в достижении цели, непреодолимую преданность идее долга, вообще ригоризма… Православие, как пламенная вера и строгая церковность, русская деревня, протестантский ригоризм и немецкая нравственная отчетливость, и это в обстановке большого света, рядом с английскими затеями и предрассудками мужа!..

Вид усадьбы Отрада

Русская деревня отразилась во всех учреждениях графини. Она одна разрешила задачу о русских „сестрах милосердия”. Зная, что в крестьянском быту, преимущественно между раскольниками, существуют так называемые вековые девушки, вековушки, т.е. такие девицы, которые отказываются от замужества, садятся на девичество на век, посвящая себя богомольству и вообще богоугодным делам, оставаясь в то же время при доме, участвуя во всех работах; зная это, графиня постаралась сблизиться с ними, сначала с раскольницами, а потом и с православными. Она сама мне рассказывала, как началось это постепенное сближение; как вскоре после замужества, поселившись в Усолье (имение Орловых в Самарской губернии. — В.Н.), она однажды, взяв Евангелие и Псалтырь, отправилась храбро в одну из крестьянских изб, как сначала была встречена с грубою недоверчивостью и как, наконец, мало-помалу дошло до того, что на чтение в избах сходилось слушать множество народа.

Постепенно она стала притягательным центром всех благочестивых девиц и баб в своих деревнях, между которыми и распределила подвиги: хождение по больным, учительство и т.п. Здесь не могло быть притворства, как потому, что графиня не легко разменивается и не расточительна, т.е. не дает денег попусту, не удостоверившись в нужде, так и потому, что всякая, приходившая к ней, подвергалась нелегкому испытанию. Ученицы ее школ, пропитавшись большей частью тем же миссионерским духом, составили потом постоянный контингент учительниц, сиделок и т.п. Так, в Отраднинской больнице ходят за больными, перевязывают раны (и как мастерски!) простые бабы в сарафанах, как есть крестьянки… В женских школах… учат крестьянки же в своей крестьянской одежде и только они одни, под руководством графини и ее дочери. Разумеется, они ничему другому не учат, как чтению и письму, может быть, счету, но главное, молитвам, пению, церковному богослужению. Графиня даже не вдруг согласилась на обучение гражданской азбуке.

Усадьба Семеновское-Отрада

Девочки, сколько учатся, столько же или гораздо более воспитываются в строгом православном направлении, быть может, несколько узком, но зато дающем им силы для всякого житейского подвига. Некоторые из этих женщин и девиц образовали из себя при содействии графини род общины, т.е. живут вместе в помещении, им данном; впрочем, летом ходят помогать своим родным в сельских работах, да и никто не удерживает, так как нет обета, ни иного обязательства. Они учительствуют, ходят за больными в больнице и по избам и в то же время содержатся, т.е. кормятся своими трудами, возделывают огород, приготовляют пищу, хлеб и т.п. Устава нет, а просто есть приходно-расходная книга. Так баснословно дешево все это устройство, что оно доступно для всякого помещика. Эта дешевизна входит в систему графини Орловой-Давыдовой. Опасаясь корыстных побуждений со стороны всех этих женщин, она держит их в самом простом, чуть-чуть не бедном крестьянском положении и тщательно заботится, чтобы они не выходили из крестьянского быта, для чего они и находятся в постоянном общении со своими однодеревенцами. Я был у них и познакомился со всеми лично; на всех на них печать бодрости и одушевления. Надо видеть между ними старуху графиню; она говорит, что они составляют для нее самое приятное общество, и я ей верю…»

Наверняка не муж, а жена привлекла Тютчева. Он неоднократно получал приглашение посетить СеменовскоеОтраду. Однако побывать в орловской усадьбе ему довелось только один раз. 11 июля 1869 г. он заехал туда по пути в свое брянское имение Овстуг. Тютчев попал на именины хозяйки. Как и И.С. Аксакова, все увиденное глубоко поразило его. В «отрадненскую записную книжку» Орловой-Давыдовой поэт записал экспромт, продиктованный впечатлениями дня:

Здесь, где дары судьбы освящены душой,
Оправданы благотвореньем,
Невольно человек мирится здесь с судьбой,
Душа сознательно дружится с Провиденьем.

Поэт полагал, что русское дворянство найдет свое предназначение в новых условиях, если возглавит земство.

Увиденное в Семеновском-Отраде представлялось ему благим примером. Однако Орлова-Давыдова была с этим категорически не согласна. Она не верила в земские учреждения и не хотела иметь с ними ничего общего. Уже из письма И. Аксакова очевидно, что она смотрела на «свою деревню» как на религиозную общину, а себя сделала главой ее. Именно поэтому, несмотря на благие намерения, во всех ее начинаниях ощущается непреодолимая косность. Даже Аксаков скептически смотрел на школу, где учат только началам грамоты и церковному пению.

После смерти старой графини (усадьбу унаследовал ее сын А.В. Орлов-Давыдов) в Семеновском-Отраде внешне все осталось по-прежнему; но поразивший Аксакова и Тютчева дух доброты, бескорыстия и религиозного служения народу уже не ощущался так проникновенно, как в пореформенную эпоху. Новое время требовало новых людей, а владельцы Семеновского-Отрады упорно не хотели прислушиваться к современности. Об этом лучше всего свидетельствует следующий эпизод. Чехов, живший в Мелихове повет теперь мой сосед, владелец знаменитой Отрады, граф Орлов-Давыдов, бежавший от холеры; он выдал доктору на борьбу с холерой только 500 руб… Бывают глупейшие и обиднейшие по-соседству, был встречен в усадьбе отнюдь не дружелюбно. Когда он во время приближающейся к границам Московской губернии холерной эпидемии приехал в Семеновское-Отраду выяснить вопрос о принимаемых санитарных мерах, сестра нового владельца М.В. Орлова-Давыдова, дочь приятельницы Тютчева, приняла уже известного писателя и самого популярного доктора в округе крайне отчужденно. Она сказала, что сама знает, как поступить и никому не позволит вмешиваться в свои богоугодные дела. В письме Суворину 16 августа 1892 г. Чехов подытоживает свое впечатление: «Графиня… держала себя со мной так, как будто я приехал к ней наниматься. Мне стало больно, и я солгал ей, что я богатый человек…» Чехов чувствовал себя оскорбленным до глубины души. Он дал выход своей обиде: «В Биарице жиложения… Перед отъездом гр. Орлова-Давыдова я виделся с его женой. Громадные бриллианты в ушах, турнюр и неумение держать себя. Миллионерша. С такими особами испытываешь глупое семинарское чувство, когда хочется сгрубить зря…» (Впрочем, прием, оказанный Чехову, можно объяснить тем, что он был представителем земства, с которым в Семеновском-Отраде не желали иметь ничего общего.) Понятно, что близких отношений между гордым плебеем Чеховым и надменными отпрысками легендарных Орловых попросту быть не могло. В чеховских письмах они упоминаются крайне редко и то в связи с мелкими хозяйственными проблемами, неизбежно возникающими у соседей. «Мелиховский дневник» отца писателя П.Е. Чехова свидетельствует единственно о покупке дров в Семеновском-Отраде.

СЕМЕНОВСКОЕ-ОТРАДА

Сам же писатель только однажды решился окольными путями похлопотать у графини М.В. Орловой-Давыдовой относительно денежной помощи больному учителю Щеглятьевской школы (она была ее попечительницей) Плотову для лечения в Крыму. Чехов написал местному благочинному. Ответа долго не было; после вторичного напоминания он получил резкую отповедь. Ему прозрачно намекнули, что «графиня сама знает нужды своих подчиненных». Но ведь это исходило не от нее самой, а от раболепствующего окружения, стремившегося предугадать мысли своих благодетелей!

Данный эпизод требует пояснений. Чехов не нашел общего языка с М.В. Орловой-Давыдовой, но это было непонимание двух незаурядных людей, знавших себе цену. М.В. Орлова-Давыдова унаследовала многие качества своей матери. Оставшись незамужней, она посвятила себя воспитанию пятерых дочерей своей рано умершей сестры (в замужестве Васильчиковой). Выдав их замуж, она, уже на пороге старости, решительно встала на путь деятельного творения добра. Через несколько лет после знакомства с Чеховым (к сожалению, оставившего у писателя горький осадок) она создала в ближнем селе Добрыниха (недалеко от родового гнезда) общину сестер во имя иконы Божьей Матери Отрада и Утешение. Казалось, что посреди леса основался целый городок милосердия. Эта община фактически воспроизвела порядки, которые в свое время поразили И.С. Аксакова в Семеновском-Отраде. Сестрами были крестьянки Добрынихи; они не носили монашеского одеяния, но, по сути дела, вели монастырскую жизнь. Они посвятили себя заботам о престарелых и немощных, которых сходилось в общину все больше и больше. М.В. Орлова-Давыдова, ставшая игуменьей Магдалиной, не обходила вниманием и малолетних, хотя открытая школа была того же типа, что и в Семеновском-Отраде, — учили только чтению, письму и молитвам. В конце жизни М.В. Орлова-Давыдова совершенно опростилась и мало чем отличась от своих сестер. Добровольно отдавшая все Богу и людям, забывшая о своем уже не нужном графском достоинстве, она тихо скончалась в 1931 г. и похоронена здесь же, в Добрынихе.

Замечательные слова посвятил этой удивительной женщине в своих воспоминаниях ее внучатый племянник М.А. Стахович (в тексте он называет ее просто бабушкой): «Желая дать хоть какое-то представление о ней, я сразу чувствую несостоятельность общепринятых определений и невозможность прилагать здесь обыкновенный масштаб. Она стояла уже в другом измерении. Я, например, не сумею сказать, была она очень умна или нет, потому что приближалась она к истине не умом и рассудком, а чем-то другим, открытым ей; и думается мне, что она была к правде ближе многих умных людей. Я знаю, что никто, как она, не умел наити именно те простые слова, в которых нуждался страдающий; я знаю, что письма ее доходили как раз в то время, когда они всего более могли помочь. Так же мало значило сказать, что она была очень добра. Обыкновенный человек ставит себе в заслугу доброту даже к близким ему людям. Бабушку же смущало, что она слишком любит своих племянниц. Неправильно было бы назвать ее хорошим администратором… Бабушка… не вела никакой тонкой политики, никого не карала ледяным голосом. Ее авторитет, обаяние ее духовной личности были так велики, что перед ними замолкали все распри и отдельные самолюбия, и все ее подчиненные сливались в одном чувстве любви и почитания. Лет за шесть до революции она сломала себе бедро, не могла уже ходить, и ее возили в колясочке. После большевистского переворота ее прогнали из ее Добрынихи. Еще несколько лет она прожила со своей верной келейницей Афанасией, бывшей когда-то ее горничной Аннушкой, в какой-то крестьянской избе. Согбенная надвое, безногая, совершенно ослепшая старушка, лишенная Церкви, Богослужений, близких, осталась в своей избушке наедине с Богом».

Но вернемся в Семеновское-Отраду. В усадьбе сосредоточились большие культурные и художественные ценности. Достаточно сказать, что здесь находился семейный архив графов Орловых. Первый владелец В.Г. Орлов положил основу усадебной библиотеке, насчитывавшей несколько тысяч книг. Уникальную ценность представляли старопечатные и раскольничьи книги; среди них была так называемая Библия Скорины с его гравюрами и портретом (издана в Праге в 1517— 1519 гг.). Из живописи в первую очередь следует упомянуть портреты В.П. Орлова-Давыдова и его супруги О.И. Орловой-Давыдовой работы К.И. Брюллова. Среди исторических реликвий сохранялось знамя, бывшее у А.Г. Орлова в Чесменском бою. Вероятно, в Семеновском-Отраде находились также библиотека, архив и личные вещи М.В. Ломоносова, купленные Г.Г. Орловым у вдовы великого ученого. К чести последних владельцев В.А. и А.А. Орловых-Давыдовых они своевременно (в августе 1917 г.) позаботились отдать свои сокровища на хранение в Исторический музей.

Усадьба Семеновское-Отрада
Усадьба Семеновское-Отрада

После революции в усадьбе открыли музей, просуществовавший до 1925 г. Один из его редких посетителей — И.А. Бунин приезжал сюда летом 1918 г. Москва была голодной, посеревшей и озлобленной, но тем сильнее оказался контраст между беспорядочным огромным городом и как будто чудом уцелевшим уголком «незабываемого прошлого». Эта поездка стала темой рассказа «Несрочная весна», написанного уже в эмиграции.

«Я входил в огромные каменные ворота, на которых лежат два презрительно-дремотных льва и уже густо растет что-то дикое, настоящая трава забвения, и чаще всего направлялся прямо во дворец, в вестибюле которого весь день сидел в старинном атласном кресле, с короткой винтовкой на коленях, однорукий китаец, так как дворец есть, видите ли, теперь музей, „народное достояние”, и должен быть под стражей… Он только сонно косился на меня, и я мог свободно проводить целые часы в покоях дворца как дома. И я без конца бродил по ним, без конца смотрел, думал свои думы… Потолки блистали золоченой вязью, золочеными гербами, латинскими изречениями. В лаковых полах отсвечивала драгоценная мебель. В одном покое высилась кровать из какого-то темного дерева, под балдахином из красного атласа, и стоял венецианский сундук, открывавшийся с таинственной сладкогласной музыкой. В другом — весь простенок занимали часы с колоколами, в третьем — средневековый орган. И всюду глядели на меня бюсты, статуи и портреты, портреты… Боже, какой красоты на них женщины! Какие красавцы в мундирах, в камзолах, в париках, в бриллиантах, с яркими лазоревыми глазами! И ярче и величавее всех Екатерина. С какой благостной веселостью красуется, царит она в этом роскошном кругу! А в одном кабинете лежит на небольшом письменном столе и странно поражает взгляд коричневое бревно с золотой пластинкой, на которой выгравировано, что это частица флагманского корабля „Св. Евстафий”, погибшего в битве при Чесме „во славу и честь Державы Российская.” Да, во славу и честь Державы Российская. И я был один, совершенно один. Кто же мог быть со мною, с одним из уцелевших истинно чудом среди целого сонма погибших, среди такого великого и быстрого крушения Державы Российской, равного которому не знает человеческая история!»

Конечно, Семеновское-Отрада прежде всего мемориал братьев Орловых. Но не должна быть забыта и своеобразная жизнь усадьбы в XIX в. Ведь все это вместе открывает перед нами панораму русской дворянской культуры.