Несмотря на более сжатый временной охват, в описываемом контексте важной, безусловно, стала книга «Восточноевропейский модернизм. Архитектура Чехословакии, Венгрии и Польши между двумя войнами», изданная в 1996 под редакцией Войцеха Лесьниковского. В ней помещены статьи Владимира Шлапеты, Джона Мачаи, Яноша Бонты, Ольгерда Чернера и самого Лесьниковского. Интересно, что авторы не только анализируют модернизм в трех перечисленных странах, но и помещают его в контекст других архитектурных направлений межвоенного времени.

Поскольку модернизм рассматривается здесь в строго очерченных национальных рамках, культурной сети двойной Австро-Венгерской монархии, а до того — империи Габсбургов уделено немного внимания. Сербский архитектор Никола Дрокович, осуществивший большую часть своих проектов в Югославии, но на самом первом этапе своей трудовой деятельности работал в Праге, не упомянут в посвященной Чехословакии части книги. Название вступительной статьи Лесьниковского «Чехословацкая, венгерская и польская архитектура в европейской перспективе» характерно для принятой практики: Восточная Европа не считалась в то время «частью Европы».

Определение связей поверх границ является одной из сильных сторон Акоша Мораванского в таких его публикациях, как «Конкурирующие взгляды. Эстетическое изобретение и социальное воображение в центральноевропейской архитектуре, 1867—1918» и Die Emeuerung der Baukunst. Wege zur Modeme in Mitteleuropa 1900—1940 («Возобновление строительного искусства. Назад к модерну Центральной Европы»). То же будет справедливо сказать и о книге «Формирование нового города. Новая архитектура модерна в Центральной Европе 1890—1937. Вена, Будапешт, Прага, Краков, Загреб, Львов, Любляна, Брно, Тимишоара, Злин» (под ред. Евы Блау и Моники Платцер). В этом случае фокусировать внимание на городах имеет смысл, потому что при таком подходе авторы получают возможность оставить в стороне национальные вопросы и сосредоточиться на проблемах архитектуры и городского проектирования на том уровне, на котором их обычно и приходится решать, то есть на уровне города. Такую же широкую панораму и фокус внимания на отдельных городах как центрах культурного развития можно найти в книге «Художественный дизайн и архитектура в Центральной Европе 1890 — 1920» Элизабет Клегг. Эти публикации исключительны, поскольку основная тенденция состоит в том, чтобы предпочитать рассмотрение структуры национальной истории, что было модно со времен расцвета национализма в девятнадцатом веке. Таким образом, значительная доля европейской архитектуры девятнадцатого века основывалась на национальных историях, которые часто издавали не на национальном языке, чтобы сделать их доступными интернациональному читателю. Обычно бывает, что национальная граница — это географическая межа для рассматриваемых обозрений, где национальные и культурные, а часто и языковые границы совпадают.

Кроме того, существует немало монографий, посвященных работам конкретных архитекторов, отдельным городам, школам и стилевым периодам, немало архитектурных путеводителей по городам и регионам. Даже небольшие муниципалитеты, например, Брасхат в провинции Антверпен, располагают собственными архитектурными путеводителями. В том же Брасхате их два: один по периоду 1920—1940 годов, второй по периоду 1940—1975 годов. Недавние публикации, посвященные, скажем, постмодернизму в Сербии, неоавангарду Таллинской школы и послевоенной архитектуре модерна в Словакии доказывают, что все больше и больше новых глав постепенно вписываются в историю европейской архитектуры.

Вместе эти публикации представляют калейдоскопическую, фрагментированную картину разнообразия и богатства европейской архитектуры, которая иногда — как в данной книге — понимается как собирательное наименование для всех стран, составляющих Европейский континент. Иногда, однако, это понятие применяется для того, чтобы разграничить конкретную страну и то, что физически находится вне ее пределов, но культурно и географически тесно примыкает к ней. Очевидно, что «Европа» — более конкретное обозначение, чем «мир». «Остальной мир» — обозначение весьма туманное, применяется ли оно в европейском или в мировом контексте, и его нечасто используют как указание на источник новых путей развития. Инновации и изобретения, будь то «ар нуво» или постмодернизм, анализируемые во многих национальных историях, не бывают доморощенными, они приходят откуда-то со стороны, а скорость этого процесса является мерилом модернизированное™ национальной культуры в сравнении с остальной Европой или остальным миром.