Вслед за музеями тянутся коллекционеры всех типов, рангов и состояний. Теоретически среди огромной разношерстной массы собирателей должно было бы находиться немало страстных любителей искусства не только из богачей, но также из лиц среднего достатка и даже стесненных материально, быть может, отказывающих себе в необходимом, но покупающих то или другое пленившее их произведение. Должны быть среди собирателей люди, раньше других угадавшие и оценившие появившееся дарование, раньше музеев и крупных коллекционеров, которые обычно видят его только в зените.
Вещи открываемых, а потому и спорных талантов стоят дешево, художник в зените славы — дорог. Поэтому не надо быть богатым, чтобы иметь возможность приобретать произведения будущих гениев, ибо они стоят гроши, надо лишь иметь талант угадывания и открывания. Но как раз талант распознавания встречается еще реже, чем талант художника: не только любители, но и сами художники не всегда разбираются в действительной ценности вещей. История искусства XIX века знает только единичные случаи, когда, скажем, близкие или друзья художника угадывали в нем гения. Близкие склонны видеть признаки гения там, где есть только талант, и нет ничего удивительного, что в одном или двух случаях из десятков тысяч они не ошиблись. Вот почему среди коллекционеров не встречается таких счастливых прозорливцев.
В 1895 году мне довелось в первый раз попасть в Париж. После осмотра того, что полагалось смотреть тогда ученикам всех академий мира — Пантеона, Сорбонны и Городской думы с только что законченными росписями первейших мастеров Франции, Лувра и Люксембургского музея, я несколько раз побывал у Дюран-Рюэля в магазине на улице Лафитт и на его частной квартире, где собраны лучшие произведения импрессионистов. Я был всецело во власти этого нового открывшегося мне мира. Однажды на той же улице я заметил в окне маленькой картинной лавки несколько странных холстов, несказанно меня смутивших.
