В своем дворце, выстроенном и украшенном по его собственным рисункам, он принимал королей и принцев, задавая пиры, гремевшие на всю Германию. Сейчас с ним считаются еще меньше, чем с Ленбахом и Беклином. Эпизода «Франц Штук» словно и не было в истории немецкого искусства конца XIX века.
Нужно ли упоминать о других более бледных явлениях аналогичного порядка, еще основательнее забытых и снятых со счетов. Между тем многие из них были вовсе не представителями отживавшего тогда академизма5, а почитались модернистами, особенно это относится к Беклину и Штуку. Последний, автор прославленного «Греха» и нашумевшей «Войны», был одним из основоположников германского левого искусства, учредителем мюнхенского Сецессиона 6 — крайней левой тогда группировки, собравшей все свежие силы Германии, Австрии и ряда других стран.
И тем не менее этот модернизм ушел уже в далекое прошлое, как ушел и современный ему стиль модерн журнала «Jugend», в котором помещали свои работы молодые силы Мюнхена 1890-х годов. На смену ему пришло нечто в корне другое.
В Германии к концу войны родилось чувство, появления которого до того никак нельзя было предполагать и которое в довоенном немецком обществе было бы немыслимым — так называемое чувство меньшей значимости.
Это новое понятие, потребовавшее нового слова, не имеющегося ни в одном словаре, с недавних пор не сходит с языка германских интеллигентских кругов, и его нередко можно встретить в печати. Оно появилось в результате сознания, что германские культурные ценности никоим образом не выше ценностей, созданных другими народами, как это казалось в дни, предшествовавшие мировой войне и в момент упоения первыми германскими победами. Во время войны, все еще заносчивая, не признававшая ничего чужого, Германия понемногу стала изучать и культивировать иностранную литературу и музыку, иностранное изобразительное искусство.
