Во всей Европе индустриализация строительства и сопутствующая ей реализация широкомасштабных строительных программ стали реакциями на быстрый рост населения. Нехватка жилья при постоянном росте численности населения и возрастание потребностей присти резкого расширения строительства жилья, которое происходило в форме развития жилищных комплексов, размеры которых варьировались от больших до колоссальных. Даже при том, что архитекторы и жители созданных ими кварталов иногда ставили под вопрос эту тенденцию, эти проекты создавались до 1980-х годов. Один из последних экстремальных примеров — километровый комплекс Корвиале, сооруженный под руководством Марио Фиорентино, предназначенный для 9500 человек.
Большие масштабы также характерны для радикальных проектов этого же периода, в числе которых «Новый Вавилон» Констана, гигантские пространственные сооружения Йоны Фридмана, «движение непрерывности» Суперстудио, ничем не ограниченное пространство «Бесконечного города» Архизума, городские и ландшафтные проекты, представленные в коллажах Ханса Холляйна и в урбанистических технологиях Аркигрэма. Эта архитектура, которую часто называют умозрительной, принесла в мир долгосрочные эмблемы истории архитектуры. Впрочем, их внешнее выражение часто привлекало к себе больше внимания, чем лежавшие в их основе многоликие образы — от иронического оптимизма Аркигрэма до особого рода пессимизма Суперстудио. В 1970-е годы к востоку от «железного занавеса» наблюдались бесспорно радикальные тенденции — например, в Таллине. Но так так эти проявления полета фантазии, в отличие от достижений архитекторов Западной Европы, Соединенных Штатов и Японии, никогда не привлекали особенного внимания средств массовой информации, они и не вошли в область всеобщего интереса.
Эти радикальные манифесты представляют собой «бумажную архитектуру», визуальное выражение новаторских архитектурных подходов, в которых не всегда явственно различимы чудесные утопии и разочаровывающие ужасы. Радикализм в архитектуре этого периода появился отчасти вследствие недостатка конкретной работы. Когда архитекторы этого направления приступали к проектированию реальных зданий, их работа неизбежно становилась более обыденной и менее умозрительной, чем это выходило у них на бумаге. Тем не менее, сооружения, построенные по проектам Ханса Холляйна и бюро «Кооп Химмельблау», участников Аркигрэма Питера Кука и Седрика Прайса, а также Адольфо Наталини из Суперстудио так и не утратили окончательно своего бунтарского характера.
Параллельно с этой визионерской архитектурой в 1950-е годы возникал воплощенный утопизм мегаструктур. Корни этой тенденции уходят, по крайней мере отчасти, за пределы Европы, а именно в Японию, на родину недолго просуществовавшего движения «метаболизма». Одно из немногих произведений метаболизма в Европе — разработанный Кэндзо Тангэ план восстановления города Скопье после разрушительного землетрясения 1963 года, осуществленный лишь частично. Эта фрагментарность исполнения — родовая черта мегаструктур. Начиная с органической перспективы японских метаболистов, эти структуры непрерывно разрастались, никогда не достигая стадии завершенности. Многие мегаструктуры, призванные поражать воображение, так и не были возведены. Среди них — «Пампусплан» Ван ден Брука и Бакемы по дальнейшему расширению Амстердама (1963). Но многие проекты были реализованы в разных регионах Европы, главным образом жилые кварталы и многофункциональные городские центры, задуманные как комплексы, которые теоретически можно будет расширять ad infinitum, размывая границы между зданием и городом, архитектурой и городским планированием. В качестве примеров можно назвать Барбикан-холл в Лондоне (Чемберлин, Пауэлл и Бон, 1982) и Сава-центр в Белграде (Стоян Максимович и Александр Шалетич, 1977—1978).
