РАЦИОНАЛИСТИЧЕСКАЯ ЛИНИЯ «северного» модерна реализовалась в серии жилых домов, построенных Алексеем Бубырем в начале 1910-х гг. 208 Отказ от декоративно-изобразительных средств, функциональная целесообразность и суровая простота внешнего облика, органическая целостность и пластическая выразительность объемной композиции — таковы основные черты его произведений, глубоко индивидуальных и вместе с тем родственных финской архитектуре. Носителями художественных качеств служат почти исключительно функционально необходимые элементы: стены и окна, эркеры и балконы, мансарды и крыши. Бубырь, как никто другой, сумел раскрыть эстетический потенциал и пластические возможности утилитарных форм, наполнив их живой экспрессией и драматизмом. Важными компонентами его сооружений стали мансарды, устройство которых диктовалось желанием увеличить вместимость домов при регламентированной высоте фасадов. Мансарды активизировали силуэт зданий, оживляли общий контур застройки улиц. Дома Бубыря отличало также высокое мастерство планировки, компактная взаимосвязь помещений. Это одна из самых сильных сторон его творческого метода.
Участок на Загородном проспекте, 62 и 64, принадлежал Латышской лютеранской церкви Христа Спасителя. Она была сооружена на углу Верейской улицы в середине XIX в. (не сохранилась). В 1881- 1882 гг. В. А. Шретер возвел при кирхе Сиротский дом с училищем на Подольской улице, 2 (правый корпус). В 1910 г. это здание надстроил шестым и мансардным этажами А. Ф. Бубырь.
Тогда же, в апреле 1910 г., по поручению церковного совета, Бубырь обратился в Городскую управу с просьбой разрешить строительство шестиэтажного доходного дома. Он должен был стоять не в линию с другими зданиями, а впереди, занимая палисадник. Согласно давней традиции, палисадники перед домами на четной стороне Загородного проспекта не застраивались. Поскольку новое здание могло «закупорить такую живую улицу», городские власти препятствовали его сооружению. Они пытались выкупить землю у церкви и одновременно составили план урегулирования (расширения) проспекта, высочайше утвержденный в июле 1911 г. Но проект дома все же был разрешен к осуществлению. Весной 1911 г. начались подготовительные работы, а к исходу строительного сезона здание было вчерне готово. Так частновладельческие интересы религиозной общины одержали верх над задачами градостроительного регулирования 209.
Дом, как утес, вклинился в перспективу магистрали, взяв на себя роль ее оптического фокуса. Угловая часть срезана в двух параллельных плоскостях, образующих уступ над третьим этажом, и увенчана небольшой пирамидальной башенкой. Это звено, столь ответственное в градообразующем отношении, выглядит несколько субтильным. В противоположную сторону открыт высокий, почти глухой торец, лишь по центральной оси прорезанный узкими тройными окошками и завершенный гигантским щипцом. Край стены плавно загибается и переходит в цилиндрический выступ лестницы, обращенной во двор. Этот задний торец, по сути дела, брандмауэр, наделен своеобразной выразительностью цельной аскетичной формы.
Строгие лаконичные фасады с геометрически четким рисунком окон и охристо-серыми плоскостями стен имеют ясную конструктивную структуру. Первый этаж раскрыт витринами, а простенки-пилоны облицованы серым гранитом. Массивные эркеры смягченных очертаний и вырастающие над карнизом мансарды придают дому брутальную пластическую экспрессию. Архитектор добивался прочной спаянности всех звеньев, непрерывности развития композиции. Сквозь характерные признаки «северного» модерна здесь проступают черточки будущего функционализма.
На фасаде вдоль проспекта сцеплены в единую, подвижно асимметричную группу большой эркер, балкон и малый фонарик. Эта связка — одна из замечательных находок Бубыря. Она создает эффект органического саморазвития форм, их вегетативного роста. Динамический сдвиг этой группы объемов сбалансирован плоским прямоугольным выступом с темным пятном окна на уровне верхнего этажа. Небольшая деталь, но она несет в себе предчувствие новой эстетики геометрического пуризма, вызывая невольные ассоциации с супрематическими квадратами.
Следует отметить и другие характерные приемы Бубыря. Это тройные вертикальные членения срезанного угла дома и средней оси на торце тонкими лопатками; плавно скругленные углы трехгранных эркеров; декоративные скаты на стенах, крытые черепицей; предельно схематизированные миниатюрные полуколонки, поставленные слитными группами, попарно или поодиночке. Такие приемы, новые для петербургского модерна, были навеяны влиянием финской архитектуры. На домах в Хельсинки можно увидеть разнообразные сочленения эркеров и балконов. Мотив тройного членения по вертикали встречается у Э. Сааринена и Л. Сонка. А форма и расстановка полуколонок, восходящие к зданию Эймс Мемориал Лайбрери (1877-1878) американского архитектора Г. Г. Ричардсона, известны, в частности, по работам финнов К. Сегерштада и П. Уотила.
Вообще, основной лексикон форм был воспринят Бубырем от финского национального романтизма начала 1900-х гг. Архитектор практически претворил уроки северных мастеров с отставанием на несколько лет, а некоторых их находок — на десятилетие. Но это запаздывание позволило творчески переосмыслить заимствованные приемы в сторону большей строгости и рациональности, придать им индивидуальную трактовку с протофункционалистским оттенком.
Ближайшим аналогом здания на Загородном является пятиэтажный угловой дом в Ковенском переулке, 23/10, сооруженный в 1911-1912 гг.210 Заказчицей его была дочь полковника С. А. Визлер, затем дом стал собственностью строителя — А. Ф. Бубыря. В этом произведении еще сильнее выражена тяга к пуризму и одновременно — пластичности. Срезанный уступом угол и эркеры, врастающие в мансарды, кажутся вылепленными. Мансарды и дымовые трубы формируют весомый живописный силуэт. На обоих фасадах, вверху, сделаны плоские прямоугольные выступы. Все стыки, изломы, переходы форм смягчены. Пластика преобладает над геометрией. В композиции достигнуто ощущение органического единства плоскостей и объемных элементов. Контраст серогранитного цоколя «скальной» фактуры и гладкой светлой штукатурки, мягкая скульптурность объемов сродни ранним жилым постройкам Гезеллиуса, Линдгрена и Сааринена (дома «Эол», «Олофсборг»). Со стороны двора дом интересен брутальной выразительностью крупных объемов, строгой конструктивностью многоярусной системы легких балконов. Здесь Бубырь подошел к порогу функционалистской архитектуры. Новаторский характер сооружения проявился также в широком использовании железобетонных конструкций.
К той же стилистической группе относятся доходные дома А. В. Багровой на углу Заячьего и Дегтярного переулков, 6/18, и А. Л. Шау- фельбергера на современной улице Марата, 30 (1912) 21С Дом Багровой имеет четкую структурную организацию, но несколько уступает по пластическим качествам другим постройкам Бубыря. Простенки нижних этажей облицованы, как в лидвалевском доме М. П. Толстого, красным кирпичом, заменившим излюбленный прежде гранит.
Мощной динамикой крупных масс, суровой пластической силой и аффектированной остротой силуэта наделен доходный дом потомственного почетного гражданина К. И. Капустина, возведенный Бубы- ^ рем в 1910-1912 гг. на углу набережной Фонтанки, 159, и Климова к. и. Капустина переулка212. КОМПОЗИЦИЯ его рассчитана на восприятие издали, в панораме плавной излучины реки.
Узкий асимметричный фасад, обращенный к набережной, пронизан сложным движением, которое то устремляется по вертикали, то нарастает ступенчато по диагонали к форсированному завершению угла, состыкованному из щипцов и пересекающихся скатов крыш. Здесь — главный узел и кульминация всего архитектурного действия. Направляет это движение двуединый объем эркера с балконом. Сверху и по краям стена заключена в гигантскую раму из широких полос светлой штукатурки. Протяженный корпус вдоль переулка уравновешен с противоположного конца еще одним, откровенно декоративным щипцом.
Впрочем, здание воспринимается не фронтально, а в ракурсах, как многообъемная структура. В ней мастерски проработаны сопряжения углов, выступов, участков стен и кровли, сплоченных в неразрывное целое.
Дом Капустина выделяется романтической приподнятостью образа, особой пластичностью и живописностью. Специфические особенности «северного» модерна здесь, пожалуй, наиболее сгущены. Фактурные контрасты «рваного» гранита, серой зернистой и светлой гладкой штукатурки подчеркивают зрительное нарастание масс снизу вверх. Бубырь сочленяет эркеры и балконы, соединяет выделенные светлым тоном объемы и плоскости, добиваясь четкой артикуляции и одновременно — непрерывности частей композиции. Скругленные эркеры врастают коническими навершиями в нижние края треугольных щипцов. Это характерный прием финского (и немецкого) модерна, десятилетием раньше использованный Саариненом и его соавторами в упомянутых домах. Из петербургских архитекторов к нему обращался также А. Л. Лишневский — например, в доме Е. А. Рыбиной, расположенном в соседнем квартале (1908, Прядильный пер., 5/2). Интересны строго геометрические детали и «слоистая» разделка верхних плоскостей, также встречавшаяся в немецкой архитектуре. Все эти особенности стали авторской принадлежностью Алексея Бубыря, твердого приверженца «северного» модерна, не отрекшегося от его образной и пластической системы и в годы господства неоклассики. В доме Капустина наиболее рельефно и убедительно воплощен метод романтического рационализма.
