С самого начала правления Вильгельма Завоевателя стало очевидным его недоверие к жителям Лондона. Это был не только самый богатый город в его новом королевстве.
Городское войско, прошедшее испытания в битвах с викингами, давало горожанам чувство силы, крепла их решимость отстаивать свои права и привилегии, которые не мог игнорировать ни один король страны. Вильгельм даровал им хартию, обеспечивавшую эти права, горожане, в свою очередь, признали его как короля. Но отношения были очень осторожные, натянутые.
После церемонии коронования Вильгельм переехал в Баркинг в Эссексе, в десяти милях от Лондона, где самый усердный из всех лондонских епископов раннего периода святой Ёрсенвальд основал аббатство. Там Вильгельм и оставался в ожидании, «пока не будут построены несколько крепостей в городе, которые смогут защитить его от изменчивого настроения огромных свирепых народных масс».
Эти крепости сначала представляли собой всего лишь земляные насыпи, окруженные рвами, увенчанные деревянным частоколом и башнями. Позже они превратились в абсолютно неприступные цитадели на территории Лондона. Две такие крепости находились в юго-западной оконечности города — это башня Монфише, поднимающаяся на высоком правом берегу Флита, и, пониже, замок Бейнардс, который со времен его смотрителя Ральфа Бейнарда и вплоть до правления Эдуарда I (1272-1307 гг.) оставался штабом армии Лондона. При Эдуарде I замок был передан нищенствующим монахам-доминиканцам, чье имя («черные братья» — «блэкфрайерс») увековечено в этой части города.
Третья крепость, Белая Башня, была возведена в 1097 г. по проекту монаха Гундульфа из ордена Святого Бенедикта, который стал епископом Рочестерским. Башню построили на насыпи старой римской стены, которая спускается к Темзе на востоке. Стоит она и поныне, выдержавшая множество штурмов и осад, но ни разу не сдававшаяся врагу. Ее четыре серые башни из канского камня и кентского известняка обращены к реке, это памятник нормандского правления и символ самого города.
Белая Башня, являющаяся сейчас центральным сооружением лондонского Тауэра, была не только крепостью и тюрьмой, но и дворцом с сокровищницей. Когда потомки Вильгельма, в особенности Генрих III, закончили вносить дополнения и украшения в первоначальный проект архитектора, выбеленный дворец имел высоту 90 футов и заключал в себе расцвеченные залы, дворики, совещательные комнаты, спальни, мрачную, но прекрасную церковь Сент-Джон, подземные темницы, склады вооружения, клетки с королевской коллекцией диких и экзотических зверей, помещения для гарнизона и охраны короля.
Несмотря на все удобства для жизни, Белая Башня не стала главной резиденцией нормандских королей. Эта роль отводилась Вестминстеру, где сын Вильгельма Завоевателя, Вильгельм Руфус, значительно надстроил дворец Эдуарда Исповедника.
Когда было завершено строительство, Вильгельм Руфус, надменный, экстравагантный и хвастливый король, выразил недовольство размерами Вестминстер-Холла. Он заявил, что дворец — всего лишь спальня по сравнению с тем, что он намеревался построить. Однако при всем том дворец представлял собой великолепное сооружение. Его длина составляла 240 футов, высота почти 40, в стенах толщиной шесть футов восемь дюймов шел ряд нормандских окон с закругленной верхней частью. Внутри здания стены были оштукатурены и покрашены, вдоль них на высоте 20 футов от пола проходила широкая галерея с перилами. В правление Ричарда II (1377- 1400 гг.), когда Хью Эрланд сделал в Вестминстер-Холле удивительные деревянные перекрытия, дворец стал центром административной жизни королевства. Здесь даже проходили заседания королевского суда. Правительство страны окончательно переместилось за пределы городских стен.
В пределах городских стен жизнь лондонца XII в. шла так, словно и не было никакого нормандского завоевания. Конечно, многие новые участки земли получали в дар лишь те, в ком текла нормандская кровь. Однако большая часть городской территории и почти вся торговля оставались в руках тех, кто контролировал их до завоевания. Нормандский стиль в архитектуре, который входил в моду уже во времена Эдуарда Исповедника, начал менять облик некоторых районов города.
Но все приходские церкви Лондона в конце XII в. оставались саксонскими. Границы административных районов города, так же как и представитель каждого района — олдермен (член городского совета), оставались прежними. Импортируемое вино доставлялось к причалам у ворот Даугейт, рыба, зерно и соль — к Биллингсгейт, чеснок — к Гарликхит; также продолжали работать крупные уличные рынки Чипсайд и Истчип — шумные, оживленные и зловонные, как всегда.
Путники, прибывающие в Лондон, так же проходили в деревянные или еще римские ворота: Лудгейт либо Ньюгейт с запада, Алдерсгейт, Крипплгейт либо Бишопсгейт с севера, Алдгейт с востока. Затем они преодолевали неровные грязные саксонские улицы, давно утратившие свои мостовые римских времен. Все такой же серьезной оставалась угроза пожаров — многие районы города сгорели в 1087 г., тогда же собор Святого Павла снова превратился в пепел, а в 1135 г. пламя сожрало часть города на запад от Биллингсгейт, разрушив все здания между мостом и рекой Флит.
И снова соборСвятого Павла былвосстановлен, наэтотразвкамне. В 1176 г. начались работы по строительству каменного моста через Темзу вместо старого деревянного, который перестраивался, ремонтировался и исправно служил уже тысячу лет. Строительство было завершено в 1209 г., четыре года спустя после смерти автора проекта, лондонского приходского священника Питера из Кол-черча. Новый мост стал таким же символом Лондона, как и Белая Башня, которая возвышается над городом и видна издали. Над центральной опорой моста, состоящего из 22 остроконечных арок, была возведена часовня Святого Томаса.
В ее крипте и похоронили Питера из Колчерча. Позднее мост расширили, вокруг часовни появилось множество домов и лавок, в конце концов занявших весь мост.
Старый Лондонский мост, единственный, существовавший в городе до 1750 г., снесли в 1832 г. Старое здание собора Святого Павла было уничтожено пожаром в 1666 г. Тем не менее город все еще сохранял нормандские черты. Яркие приметы этого стиля — ряды романских закругленных колонн и полукруглые арки изумительной монастырской церкви Святого Варфоломея в районе Смитфилд. Это самая старая церковная постройка Лондона, если не считать церкви Сент-Джон в Тауэре. Она была заложена в 1123 г. распутным монахом-августинцем, плохо кончившим свою жизнь.
Именно здесь, в церкви Сент-Джон, можно ощутить атмосферу Лондона времен Генриха II, как она описана секретарем Томаса Бекета Уильямом Фицстивеном, который написал биографию своего господина приблизительно в 1180 г.
Фицстивен, как и его герой, родился в Лондоне, для него этот город являлся объектом истинного восхищения. Ниже по реке продавали рыбу, которой кишели здешние сверкающие воды, бочки вина, еще не сгруженные с судов, в тавернах поджаривали нежное сочное мясо, поливая острыми соусами, которые так пришлись по вкусу лондонцам. По улицам сновали веселые и упитанные горожане, усердно зарабатывавшие на жизнь. Лети учились в школах, священники служили в церквях, добродетельные ламы проводили время за прялками. Вблизи северной стены и за ней простирались сады и огороды, вдаль уходили пастбища и луга, пересекаемые речками, на которых стояли мельницы, вращались мельничные колеса, издавая приятный для слуха шум, тут и там блестели водоемы со сладкой чистой водой — в выходные дни к ним стекались жители города, чтобы просто посидеть и отдохнуть.
Водопроводные трубы, по которым текла когда-то река Волбрук, засорились, из-за этого болотистая местность к северу от города переполнялась водой. Зимой вода замерзала, и молодые люди катались на льду, привязывая к стопам большие берцовые кости животных. Менее храбрые сидели на снежных сиденьях и наблюдали за их бесшабашными играми: «конькобежцы» нападали друг на друга, разгонялись с помощью железных палок, падали, сталкивались и разлетались по льду, как камни для игры в керлинг.
Летом игры продолжались на реке. Противники стояли на носах лодок и держали в руках копья, гребцы изо всех сил старались как можно быстрее сблизить суденышки или подвести лодки к щитам, укрепленным на шестах посередине реки. Только самые сноровистые могли удержать равновесие, скрещивая копья, остальные от ударов падали в воду. По воскресеньям вечером на дальних полях можно было видеть молодых людей верхом на лошадях, отрабатывающих навыки работы с копьем и щитом. Те, что помладше, снимали железный наконечник у копья и орудовали одним древком.
Летними вечерами на полях Тотхилл-Филдз и Смитфилд множество молодых людей упражнялись в военных искусствах. Они сражались друг с другом на мечах, защищаясь небольшими круглыми щитами, поражали мишени на столбах, практиковались в стрельбе из лука, участвовали в состязаниях по борьбе, бегу, прыжкам, метанию копья и толканию камня. Дальше в лесах за Хэмпстедом и Айлингтоном их отцы охотились с ястребами и собаками на диких оленей.
Смитфилд представлял собой приятную для глаз открытую местность с прудами, окруженную деревьями. Почти каждую субботу здесь проходили лошадиные ярмарки, где выставляли на продажу или обмен гарцующих верховых лошадей, жеребят в блестящих попонах, дорогих боевых коней с подрагивающими ушами, длинными шеями и могучими задами. Фермерские мальчишки водили лошадей друг за другом по траве, втроем держа каждую. Тут же продавали домашний скот, кобыл для пахоты, коров с раздутым выменем или стельных коров, поросят, а также сани, повозки, вилы, тачки, ведра и прочий инвентарь.
В самом городе по вечерам устраивали миракли, петушиные и собачьи бои, бои между дикими кабанами и ревущими медведями. В дни праздников дома украшали лозунгами и флагами, щитами с изображением гербов, на улицах жгли костры, весной танцевали и пели вокруг майского дерева, общественные емкости для воды наполняли вином.
По мнению Уильяма Фицстивена, все это было причиной двух напастей Лондона: неумеренного пьянства и частых пожаров. Угроза пожаров была постоянной, потому что город представлял собой конгломерат преимущественно деревянных строений, заключенных в пределы древних римских стен. Разрастался пригород Саутворк; вдоль дороги от ворот Лудгейт до Вестминстера множились дома богачей и епископские дворцы; за другими воротами появились один-два небольших монастыря, гостиницы, охотничьи псарни, школы верховой езды и фехтования. Но должно было пройти еще три столетия, чтобы город стал выбираться из того прокрустова ложа, которым являлись римские стены.
Во времена Фицстивена население внутри городских стен составляло приблизительно 40 тыс. человек, что несомненно меньше, чем в период расцвета римского правления. И никогда, даже в те годы, когда средневековая чума ослабляла свою свирепую хватку, число жителей города не превышало 75 тыс. Вряд ли для большего числа жителей нашлось бы место: обнесенные стенами огороды и фруктовые сады аристократии и монастырей занимали немалую площадь.
Ремесленники селились компактно, группируясь по специальностям. Их домочадцы зачастую ютились и работали в одной маленькой комнате. Кожевники, валяльщики, сапожники и шорники, литейщики колоколов и закройщики, портные и красильщики — все жили в своих кварталах и имели особо отведенные для каждого ремесла места на рынках. Как и в других старинных городах Британии, да и в прочих странах, названия лондонских улиц зачастую свидетельствуют, что здесь некогда жили мастера какого-то дела или же шла торговля определенными изделиями. Так, Фиш-стрит-хилл — это место, где стояли прилавки продавцов рыбы; на Си-Коул-лейн у реки Флит еще со времен Генриха III находились угольные магазины; на Ломбард-стрит после того, как в 1290 г. из Лондона были изгнаны евреи, обосновались итальянские банкиры; улицы Ажури-стрит и Олд-Лжури — места размещения еврейских гетто. По названию улиц, идущих от Чипсайда, — Вуд-стрит, Милк-стрит, Айронманге-лейн, Поултри, Бред-стрит — можно понять, что здесь, до того как местность была застроена зданиями, торговали деревянными изделиями, скобяными товарами, домашней птицей, молоком и хлебом.
Объединение в группы для ремесленников — не просто удобство, а необходимость. Это был хороший способ контролировать число мастеров, занимающихся одним ремеслом, чтобы их не стало слишком много; при этом можно было поддерживать и уровень качества изделий, пользоваться инструментами друг друга и запасом сырья. Тем, кто уже не мог работать, оказывали помощь — золотых дел мастерам, ослепшим от огня и паров ртути, или, например, старому шорнику, у которого нет уже сил крепко держать свой молот. Эти начинания, построенные на благотворительной или религиозной основе, привели в конце концов к появлению средневековых гильдий, которым суждено было сыграть чрезвычайно важную роль в жизни городов.
Гильдии заботились и о духовном благополучии своих членов. В частности, следили за регулярностью посещения церкви, устанавливали правила заупокойных служб. Все иностранные торговцы, приезжавшие в Лондон, поражались количеству «ремесленных» церквей. По подсчетам Уильяма Фицстивена, в конце XII в. в городе было не меньше 126 приходских церквей, часовен, женских и мужских монастырей, не говоря о соборе Святого Павла. Строительство собора завершилось в 1221 г., его башня с огромными окнами, фонарями и деревянным шпилем возвышалась над Лондоном на 245 футов. Строительство церквей активно продолжалось и в XIII в. Их возводили из благочестивых соображений небедные горожане. Большинство церковных зданий были небольшими и темными, некоторые сколачивали из распиленных стволов деревьев в примитивной саксонской манере. Однако были и другие — внушительные сооружения с красивыми каменными башнями и витражными окнами, как в соборе Святого Павла, с великолепным внутренним убранством в красных и золотых тонах, с мраморными гробницами и алебастровыми украшениями, изящными золотыми канделябрами и распятиями, украшенными драгоценными камнями.
В XIII в. Британия наполнилась монахами, пришедшими с континента, — миссионерами, желавшими проповедовать и помогать бедным. Это были «черные монахи» в 1221 г., «серые монахи» — в 1223 г., «белые монахи» л — в 1241 г., монахи Ордена августинцев — в 1253 г. и, наконец монахи Братства крестоносцев — в 1298 г.
Город обрастал молельными домами, особенно в бедных и не совсем чистых районах. Там обосновывались первые монахи-энтузиасты, чей бескорыстный труд на благо больных и нуждающихся вызывал восхищение у благочестивых аристократов. Таким образом, «серые монахи», чей небольшой молельный домик на улице Стинкин-лейн около ворот Ньюгейт стоял в окружении мясных лавок, снискали одобрение богатых покровителей. Те дали деньги на строительство церкви, небольшого монастыря и других сооружений, которые постепенно заняли многие акры земель между Ньюгейт-стрит и больницей Святого Варфоломея. Таким же образом монахи ордена августинцев сначала обосновались в городе между Бишопсгейт и Мургейт, а позже смогли построить церковь, неф которой был шире нефа Винчестерского собора. В этот же период идет рост кварталов рыцарей-тамплиеров, монахов военного ордена, основанного в 1118 г. для защиты паломников в Святой земле. Тамплиеры жили в Лондоне с XII в., на юго-западе от Лудгейта. Свою церковь они построили по образу храма Гроба Господня в Иерусалиме. Ее так и назвали — Темпл (англ. «храм»).
Для лондонцев XIII века не были в диковинку многочисленные крепкие постройки в бедных и грязных районах города. Если торговцы и небедные ремесленники селились кучно в определенных местах, то среди богатых, как правило, наблюдалось иное. Большие удобные дома, такие как особняк семьи Невиль у ворот Ньюгейт, нередко возвышались посреди беспорядочных лачуг. У стен сада вокруг епископского дворца также теснились жалкие хижины и густо населенные беднотой дома. Такая система застройки менялась со временем очень медленно. Городской дом графов Арундель находился в районе Бишопсгейт до конца XVI в.; графы Нортумберленд долгие годы жили в районе поселения монахов из Братства крестоносцев. Хэмфри, герцог Глостер, брат короля Генриха V, выстроил себе дом недалеко от причала Паддл-Лок; Уильям де ла Поль, герцог Саффолк, обитал рядом с лавками рыботорговцев на Ааксфут-лейн, улице, которая изначально была тропинкой к реке; Черный принц, сын Эдуарда III, жил на Фиш-стрит-хилл.
С нездоровыми уличными запахами в богатых домах боролись с помощью сильных духов, букетов пахучих трав и дымящихся благовоний. Однако никакие средства не помогали. Жаркими летними днями даже легкий ветерок приносил с грязных улиц ужасное зловоние. Год за годом предпринимались попытки отучить горожан выливать помои и испражнения на улицы, не строить свинарники и хлевы рядом с жилыми домами, не забивать водосточные желоба мусором, устричными раковинами и рыбными головами, не высыпать щебень и камни в общественные уборные (те стояли у каждых ворот и на мостках над рекой Волбрук), не бросать мертвых животных в реку и в ров, выкопанный вокруг городской стены в беспокойные времена короля Джона.
Однако по тому, как часто король и городские власти писали приказы и воззвания, — а в конце XII в. лондонцы уже представляли собой муниципальное объединение граждан, была учреждена и должность мэра, — становится понято, как мала была эффективность подобных мер. Нередко оглашались и судебные запреты находиться в городе прокаженным — тем не менее некий пекарь, страдавший этой болезнью и неоднократно получавший предписание покинуть Лондон, упорно продолжал трудиться здесь многие годы.
Вероятно, и все писаные правила застройки города выполнялись горожанами примерно с той же охотой. В 1189 г., когда умер Генрих II, появился закон, по которому нижняя часть всех домов в городе должна была быть из камня, а крыши — черепичными. Несмотря на это, несколько лет спустя был издан официальный документ, свидетельствующий, что горожане продолжали спокойно покрывать свои дома камышом, соломой и тростником. На протяжении Средних веков дома бедных отапливались жаровнями и не имели дымоходов, поэтому часто возникали пожары. И это невзирая на указы о мерах предосторожности, согласно которым каждый дом должен был быть оснащен пожарными инструментами: шестами, крюками, веревками и цепями, чтобы можно было в случае пожара быстро разобрать горящую деревянную постройку. Существовали и указы, по которым богатые горожане должны были иметь во дворах приставные лестницы, чтобы в случае пожара ими могли пользоваться для спасения бедные соседи, а в жаркую погоду предписывалось иметь бочку, наполненную водой.
Пожары представляли лишь одну из угроз для города. Но еще страшнее были болезни. Помои на улицах, тесное скопление домов, в большинстве которых на земляных полах лежали циновки из соломы или тростника и водилось много паразитов, загрязненная вода (хотя ее и запасали с 1236 г. в общественных емкостях, но большей частью приносили ведрами с реки), корабельные крысы, сбегавшие на причалы по канатам, забиравшиеся на склады и в погреба Темз-стрит, — все это гарантировало постоянную угрозу чумы. Особенно страшная эпидемия черной смерти разразилась в 1348-1349 гг. По подсчетам, от нее погибло две трети населения города. Не меньше 50 тыс. трупов было погребено в огромных ямах в Западном Смитфилде. Землю под эти захоронения лично приобрел и освятил епископ Лондона, которого беспокоило, что на улицах города лежит огромное множество мертвецов.
Наряду с угрозами пожаров и мора существовала извечная опасность насилия. Ссоры между подмастерьями и конкурирующими торговцами зачастую оканчивались жестокими драками, по призыву «Бей их!» улицы наполнялись орущими людьми, кидавшимися друг на друга с ножами или орудиями своего ремесла. В 1327 г. на почве цеховой розни происходили ожесточенные драки между шорниками и плотниками, малярами и кузнецами. В 1339 г. несколько человек были убиты в драке скорняков с рыботорговцами. Два года спустя большое число мастерового люда и неосторожных зевак были забиты до смерти после ссоры в таверне, переросшей в дикие массовые беспорядки. Едва ли проходил год, когда после дружеской стычки не возникала драка между портными и торговцами мануфактурой, продавцами перца и специй, рыботорговцами и торговцами домашней птицей, шорниками и кузнецами, мастеровыми Лондона и рабочими из сельской местности, готовыми работать за меньшую плату, между лондонцами и жителями Вестминстера. В 1222 г., например, когда команда Лондона победила вестминстерскую команду в соревнованиях по борьбе, борцы из Вестминстера вооружились на ответном состязании и сильно покалечили нескольких своих противников. Те, в свою очередь, не замедлили отомстить, снеся дом прислуги в Вестминстерском аббатстве, избив слуг и закидав камнями самого аббата.
Несмотря на разнородный этнический состав лондонцев, они были нетерпимы к вновь прибывшим иностранцам, которые пытались установить свои торговые лавки на рынках. Попытки могли закончиться разбитой головой. Летом 1381 г. в Клеркенвелле и Сент-Мартинс-Винтри было убито много мирных фламандских купцов, а полтора века спустя произошло событие, известное под названием «Ужасный майский день». Массовые беспорядки с избиением иностранцев на улицах окончились тогда казнью 13 человек, после чего был издан указ, запрещавший городским ремесленникам выходить из домов накануне Майского праздника.
Однако не работный люд был основным нарушителем общественного порядка. По ночам в городе часто промышляли своры молодых аристократов. Они дрались друг с другом, вламывались в лавки и дома, забрасывали в окна кошек и собак. Очень часто прибытие в город шумной свиты знатного дворянина вызывало уличные скандалы. Ливрейные слуги таких господ нередко выжидали на улице у ворот хозяйского особняка, задирали прохожих и искали случая, чтобы начать драку.
Даже введение комендантского часа, время которого менялось (о наступлении его извещал звон церковных колоколов), или закрытие таверн в восемь часов вечера не помогало сделать улицы безопасными ночью. Изданный в начале XIV в. запрет носить на улицах оружие всем, кроме представителей городской власти, королевских и баронских слуг, также не положил конец регулярным вспышкам насилия.
Во время Крестьянского восстания 1381 г., когда народные массы выступили против жестокой эксплуатации и прошли с протестом по Лондону, мятежников поддержали в городе многие мастеровые и торговцы. Обозленные люди заблокировали молодого Ричарда II в Тауэре, убили некоторых его министров и пронесли по улицам на пике голову премьер-министра архиепископа Садбери. Восстание было подавлено, когда в Смит-филде мэр исхитрился стащить с коня и заколол кинжалом зачинщика мятежа У ота Тайлера.
