Какими бы неприятными ни были пешие прогулки по улицам Лондона, все гости города сходились во мнении, что гулять в одном из лондонских парков — замечательно. В Лондоне в то время было четыре главных парка, не считая более позднего Риджентс-парка. Это были Грин-парк, Гайд-парк, Сент-Джеймс-парк и Кенсингтонские сады. Самым большим являлся Гайд-парк, король сделал его доступным для публики в 1637 г., и с тех пор этот парк, как собор Святого Павла в прошлые времена, стал модным местом прогулок.
В первые годы XVIII в. здесь приобрели популярность выезды в экипажах. Летними вечерами после спектаклей в театрах песчаная дорожка, закруглявшаяся полупетлей в центре парка, оказывалась оживленным местом: в вихрях пыли пассажиры экипажей громко приветствовали друг друга. Позже, по распоряжению Георга II в 1737 г., эта дорожка превратилась в настоящую, покрытую гравием дорогу для экипажей и стала называться Рот-тен-роу (фр. «дорога короля»). Она, да еще дорожки вокруг пруда Серпентин, вырытого к северу от Роттен-роу по предложению королевы Каролины, стали излюбленным местом встреч лондонского бомонда.
Зимой, когда пруд замерзал, дамы и джентльмены катались на коньках или наблюдали за соревнованием опытных конькобежцев. Приз для того, кто сумел бы преодолеть расстояние в милю за одну минуту, составлял 50 фунтов. В 1826 г. произошло «самое большое событие за все время существования пруда Серпентин», когда мистер Генри Хант выкатил экипаж компании «Хантс Мэтчлес Блэкинг» с четырьмя запряженными лошадьми на лед в самом широком месте пруда и таким образом выиграл сто гиней у «благородного лорда, спортивной знаменитости». Однако наибольшее веселье на пруду царило летом.
Самым веселым оказался июль 1814 г., когда во время празднования победы над Наполеоном возле пруда раскинулась Великая ярмарка. Тут были глотатели мечей и военные оркестры, пожиратели огня и «самые толстые сорокалетние дамы в мире», длинные прилавки с пирожками и яблоками. Мужчины торговали разливным портером и горячими пирогами с бараниной, женщины танцевали в свете китайских фонариков; какая-то девушка побежала купаться обнаженной, а в восемь часов вечера с грохотом оружия началась реконструкция Трафальгарской битвы, и французский эскадрон тонул в дыму под звуки национального гимна.
Иногда по утрам тишину парка прорезали звуки пистолетного выстрела, когда двое мужчин пытались рассудить свой спор дуэлью. Герцог Веллингтон предпочитал для дуэлей уединенность Баттерси, но именно в Гайд-парке отъявленным дуэлистом Сэмуэлом Мартином был ранен Джон Уилкес, и именно здесь назначили поединок лорд Мохун, «один из самых бесстыжих распутников Лондона», дважды уже обвинявшийся в убийстве, и герцог Гамильтон. Эту дуэль описал епископ Бернет: «Драка происходила неистово и с сильной озлобленностью, с пренебрежением всеми правилами искусства дуэли.
Они, казалось, наскакивали один на другого, каждый изо всех сил старался убить другого, в чем оба и преуспели — лорд Мохун был убит сразу, а герцог Гамильтон скончался через несколько минут». Когда тело лорда Мохуна привезли к нему домой и положили на кровать, его вдова стала причитать, что не нужно было класть его на лучшую постель и пачкать кровью покрывало. В том же Грин-парке граф Алфиери сражался с мужем своей любовницы, лордом Лигонером, а после вернулся в театр «Хеймаркет» с раной в боку и досидел до конца спектакля. Позже он заявлял: «Мне кажется, что Лигонер не убил меня, потому что не хотел этого, а я не убил его, потому что не знал, как это сделать».
