Лондон еще не был признан столицей Англии, а его богатство, слава, авторитет, несмотря на все беспорядки, грязь и болезни, к концу Средних веков значительно выросли.
В XV в., пока дворяне страны изматывали себя в сражениях Войны Роз, жизнь лондонцев мирно, в ежедневных заботах текла своим чередом. Город, при всех его явных мерзостях и скрытых страданиях, был полон блеска бурлящей жизни и удивительного разнообразия.
Человек из сельской местности, приезжавший в Лондон, бывал ошеломлен его размерами, шумом и суетой. Проходя по Вестминстеру он обнаруживал, что улицы заполнены фламандскими торговцами, продающими шляпы и очки, а также всякого рода коробейниками, которые громко расхваливали свой товар и кричали на прохожих: «Купите! Купите! Чего у вас нет? В чем нуждаетесь? Не проходите мимо!»
Уличные воры неутомимо наблюдали в ожидании возможности выхватить сумку из рук неповоротливого прохожего или сорвать шапку с головы купца-иностранца. А потом убегали через Вестминстерские ворота — мимо прилавков с выставленными на продажу хлебом, вином, лондонским элем с перцем, горячими мясными пирожками, языками морских свиней и говяжьими ребрышками.
Далее до моста через Флит и лондонской стены тянулся Стрэнд, по обеим сторонам дороги стояли дворянские дома с садами. Задолго до приближения к воротам Лудгейт уже был слышен шум города: скрип и стук повозок, проезжавших по мощеным булыжником дорогам и грязевым колеям, звон многочисленных церковных колоколов, шумные выкрики подмастерьев, расхваливавших изделия своих хозяев и зазывавших покупателей к прилавкам, протесты прохожих, которых хватали за руки и пытались затащить в лавки, крики коробейников и разносчиков, торговавших вишней, горохом, бараньими ножками, макрелью, пирожками, а также всякими нужными мелочами и пустяками.
Чтобы попасть в Лондон, путник должен был пройти подъемный мост, перекинутый через ров, под поднятой решеткой, мимо стражников, не пускавших в город прокаженных. После этого он оказывался перед лабиринтом улиц, которые вели к рынку. Главные улицы были широкими и достаточно прямыми, зато другие вряд ли можно было вообще назвать улицами. Совсем не выдерживалась прямая линия фасадов домов, а некоторые переулки оказывались такими узкими, что, раскинув руки, любой мог дотронуться до зданий по обеим сторонам.
Но, независимо от их размера, все они были наполнены шумом и движением. Яркие ливреи дворянских слуг и французские шелка молодых сквайров разительно контрастировали с мрачными одеяниями «глашатаев смерти», капюшонами из простой ткани, короткими куртками и шапочками подмастерьев, грязными кожаными фартуками кузнецов, заляпанной грязью одеждой торговцев, привязанных к позорному столбу за продажу некачественных товаров. Иногда таких торговцев засовывали в бочку, куда кидали испорченные продукты этих горе-продавцов, или водили их вдоль городской стены, повесив им на шею негодный товар.
Случались в городе и более приятные события. Это были процессии, радовавшие глаз средневекового жителя, например парад празднующих студентов, маршировавших по улицам с дудками, барабанами, цветами и знаменами; или великолепное представление на реке, или шествие с участием мэра, кавалькады одетых в красные одеяния олдерменов, горожан и ремесленников — как то, которое было устроено в честь Генриха V.
Это шествие — от Лондонского моста до собора Святого Павла — состоялось в 1415 г. после возвращения Генриха с победой, одержанной им над французскими рыцарями при Азенкуре. Король, облаченный в пурпурные одеяния, остановился на мгновение у городских ворот, обнажив голову и глядя на статуи «удивительных размеров», водруженные на двух воротных башнях. Одна из фигур представляла собой гиганта, держащего в правой руке боевой топор, а в левой — ключи от города; другая фигура — женщина в алом платье, украшенная драгоценностями; вокруг статуй развевались на ветру знамена.
Голос Генриха перекрыл крики приветствий, звуки труб и мелодии рожков. Провозгласив: «Салют королевскому городу!» — он продолжил путь, сопровождаемый рыцарями и придворными. За ними следовали пленные дворяне-французы с несчастными выражениями на лицах.
За мостом по обеим сторонам дороги между колоннами украшенных гобеленами павильонов стояли еще фигуры в белых и зеленых одеяниях: антилопа с королевским скипетром, лев с королевским знаменем, статуя святого Георгия в доспехах с лавровым венком, унизанным жемчугом и драгоценными камнями. Под триумфальными арками и в бархатных шатрах находились «многочисленные мальчики, изображающие ангельские чины, одетые в белое, с лицами, выкрашенными золотом, с блестящими крыльями и поясами девственности, с драгоценными лавровыми веточками». Под звуки органа они пели гимны.
Дальше дорога шла вверх по Фиш-стрит-хилл, пересекала зерновой рынок на улице Грасс-Черч, спускалась по Лиденхоллу к собору Святого Павла, где «почтенные старцы», одетые в позолоченные сюртуки и мантии, изображали пророков, христианских мучеников и королей, пели благодарственные псалмы и выпускали на свободу «огромное число воробьев и других маленьких птичек, которые опускались на грудь Короля, сидели у него на плечах или порхали вокруг него». Далее располагались павильоны, где наверху находились «самые прекрасные невинные девушки, стоящие неподвижно, как статуи, изящно одетые, держащие в руках кубки, из которых они нежным, едва уловимым дыханием выдували золотые листья на голову Короля, когда он проходил пол ними»; другие девушки пели, играли на бубнах и танцевали, а наряженные херувимами мальчики бросали с крыш золотые просфоры и лавровые листья.
Король под жадными взглядами горожан, прильнувших к окнам своих домов, прошествовал к собору Святого Павла под украшенными золотом и серебром навесами, под арками из алебард, шестов, накрытых бархатом, гербовых щитов, королевских знамен, мимо вымпелов и огромных гобеленов, на которых были запечатлены сцены подвигов героев Англии. Короля встречали 18 епископов в праздничных облачениях, в сопровождении их Генрих прошел к алтарю собора.
По причине такого грандиозного события улицы города вычистили, хотя обычно на них было по щиколотку грязи и мусора. Помои и канализационные стоки текли рекой, нередко и в два русла, если улица была широкой; ни дожди, ни специальные чистильщики не могли справиться с этой грязью. Лишь отчасти помогали решить эту проблему коршуны и вороны, которые подбирали с улиц объедки и отбросы.
Рабочие наваливали мусор на тележки и сбрасывали его в огромные ямы или помойные кучи за пределами города, либо перегружали в лодки на реке, которые увозили мусор прочь. Но не успевали вычистить улицы, как их снова заваливали: с кухонь швыряли отходы, из окон и дверей лились испражнения, с полов выметали тростник, из стойл выбрасывали солому, мясники выкидывали гнилые головы и потроха животных, из строительных мастерских швыряли ненужные камни, с рыбных прилавков сыпалась протухшая рыба, а из лавок, торговавших птицей, летели перья.
Против этого безобразия постоянно издавались указы, другие указы запрещали пускать свиней на улицы, чтобы они не хрюкали возле домов приличных горожан. Но эти меры давали столь же малый результат, что и все распоряжения насчет строительных материалов и указания по поводу высоты и длины пивных столбов. Эти длинные шесты с листьями наверху, торчавшие из таверн, представляли большую опасность для всадников, проезжавших по городу ночью, так как улицы освещались слабым огнем свечей, вставленных в покрытые сажей фонари.
Не только на тавернах, но и на лавках, торговых, служебных помещениях, жилых домах висели вывески. В борделях Саутворка и Кок-лейн в Смит-филде бурная жизнь также шла под вывесками: «Голова Кабана», «Ключи креста», «Голова сарацина», «Лебедь». Даже дворяне, снимавшие жилье, вывешивали из окна щит со своим гербом.
Бедняки продолжали жить в деревянных развалюхах, а то и конурах из прутьев, обшитых дранкой и заштукатуренных. Зачастую большие семьи теснились в комнатушке над мастерской, а небогатые владельцы лавок жили всей семьей на чердаке либо в подвале, отдав большую часть дома под склад товаров. В то же время к середине XV в. построили уже много удобных домов, наполовину из дерева, наполовину из кирпича, высотой в три, четыре или пять этажей. Кирпичи были в основном узкие, как римская черепица, их делали в деревенских мастерских Уайтчепела и Лаймхауса; деревянные рамы изготовляли плотники Молдона в Эссексе и по воде доставляли в Лондон.
Каждый этаж этих домов выступал над нижним, меньшим. Таким образом экономилось пространство перенаселенного города, однако при этом на нижних этажах люди страдали от недостатка воздуха и света, а прохожие на улицах нередко задевали головой крыши, потому что те были слишком низкими.
В домах такого типа жили семьи состоятельных мастеров, успешные лавочники и мелкие торговцы. Эти люди были счастливыми обладателями двух удобств: во-первых, камина, спасающего от дыма, которым часто приходилось дышать беднякам в их жилищах без дымоходов, и, во-вторых, застекленных окон, со времен Эдуарда III заменивших ставни и тканевые занавеси.
Разительно отличались от этих домов особняки аристократии и высшего духовенства. По обеим сторонам от караульной сторожки у дворовых ворот тянулись ряды построек, в которых жили люди, обслуживающие все хозяйство. Позади них располагались еще два ряда жилых помещений, отводимых охране, прислуге, кухонным работникам и мальчикам, работавшим на конюшнях. В дальней части двора стоял сам особняк, искусно орнаментированный гипсом и камнем, геральдическими знаками, с затейливой резьбой на оконных наличниках.
Главным помещением таких особняков был громадный зал, размеры которого достигали иногда 50 футов в длину. Здесь ужинали, принимали друзей и соседей. Здесь же ели и слуги — в той части зала, где пол был более низок и покрыт тростником; это называлось «марши». В господской части зала пол устилал ковер, стены были увешаны гобеленами, двери вели в гостиные меньшего размера, эркерные окна с решетками открывали вид на ухоженные сады. Наверху располагались спальни, кладовые, а в некоторых особняках имелась своя часовня.
Самые богатые купцы города жили в столь же великолепных домах. Ричард Уиттингтон, сын сельского аристократа-джентльмена, с 1397 по 1419 г. четырежды бывавший мэром города, не мог не обустроить свое жилище в соответствии с образом жизни человека такого уровня богатства и влияния. Дом сэра Джона Кросби, торговавшего дорогими тканями — шелком, бархатом, шерстью, — известный как Кросби-Холл, занимал большую часть нынешней площади Кросби в Бишопсгейте. Этот дом часто брали в аренду французские и датские послы со своими многочисленными свитами.
Особняки вроде Кросби-Холла можно было увидеть в разных частях города, однако теперь богатые купцы стремились строить свои дома в определенных районах, например, в Алдерманбери возле ратуши, административном центре города. Между Алдерманбери и рынком в Чипсайде, где на месте прежних переносных прилавков появились постоянные магазины с верхними жилыми этажами, стали строиться многие богатые купцы и официальные лица. Дома последних были помечены выкрашенными столбами. В этом же районе расположилось несколько компаний ремесленных гильдий и торговых сообществ, создававшихся на основе гильдий. И сегодня в районе между лондонской стеной и Чипсайдом можно найти здания, где находились главные конторы ассоциаций пивоваров, галантерейщиков, ювелиров, шорников, бакалейщиков и др.
Купцы, чей бизнес сосредоточен у реки, выбрали для проживания район вблизи берега. Фиш-стрит-хилл теперь изменилась: вместо временных прилавков рыботорговцев, под которыми они и ели и спали, появились прочные здания, чьими владельцами были представители нарождавшегося среднего класса. Из-за дефицита земли вдоль реки высота этих строений превышала длину. Под ними устраивали глубокие подвалы, чердачные помещения отводились слугам, а на первом этаже находилась большая комната, наподобие зала в дворянском особняке. Дома были комфортными, с дорогой мебелью.
Существовали в городе и компактные поселения иностранных купцов. Главным образом это были преемники тех германских торговцев, которых еще саксонские короли поселили в районе возле Даугейта. Этот район называли Стилярд (англ. «весы»), он стал известным благодаря огромным весам, на которых здесь взвешивали товар. Иностранные купцы, как никто другой, держались в Лондоне обособленно. Они вступали в контакт с лондонцами лишь по торговой необходимости, пили рейнское вино из каменных бутылок, избирали своего олдермена в собственной ратуше, чеканили свои деньги, не пускали в свой район доступных женщин; здесь не разрешалось даже играть с англичанами в какие-либо игры из-за возможных конфликтов. Эти купцы держали монополию торговли на Балтийском море — до тех пор, пока их не разорили конкуренты-англичане и королева Елизавета не изгнала их из страны.
Напротив Стилярда за рекой рос пригородный район Саутворк; там вдоль Бэнксайда тянулись рядами таверны и публичные дома — вечное искушение для благочестивых и не очень горожан. Здесь по улицам прогуливались вызывающе накрашенные проститутки — их называли «винчестерские гусыни», потому что многими борделями владел епископ Винчестера. Но Саутворк, несмотря на свою репутацию, был не только местом пьянства, распутства и буйных выходок.
Здешние таверны «Ореховое дерево» и «Камзол герольда» были местом встреч пилигримов в книге Джефри Чосера и действительно слыли абсолютно приличными. В Саутворке и Вестминстере останавливались проездом джентльмены, жившие в деревне, но посещавшие иногда заседания парламента. Здесь были большие дома двух епископов и четырех аббатов, несколько основательных зданий вблизи больницы Святого Томаса и у стен августинского монастыря, основанного в 1106 г. на месте женской обители Пречистой Девы Марии. Благодаря развитию торговли и производства в пригородном Саутворке селилось много рабочих с семьями. Они устраивались на работу в стекольные, чугунолитейные, кожевенные и прядильные мастерские. Саутворк и Вестминстер были в XV в. единственными районами за пределами города, имевшими свои права и привилегии, но вокруг исторического центра — Сити уже формировались и другие районы, которым в будущем предстояло играть существенную роль.
Выше по реке от Саутворка находился Ламбет. Здесь Стефан Лэнгтон, архиепископ Кентерберийский в 1207-1228 гг., начал строительство дворца. При его преемниках этот дворец разросся так, что в итоге получился беспорядочный массив в форме замка из красного кирпича. Это здание до сих пор остается архиепископской резиденцией. На северном берегу напротив болотистой местности между Саутворком и Ламбетом стояли еще два дворца. Один из них служил в XIII в. домом графа Савойского, дяди королевы, жены Генриха III Элеоноры Прованской.
Это был человек, обласканный королем и обладавший способностями сводни. В доме у него жили «многие прекрасные дамы, привезенные в 1247 г. из дворов Европы и впоследствии выданные замуж за тех, кто находился под его опекой, а именно за богатых молодых английских дворян». Другим дворцом был Йорк-Плейс, лондонская резиденция архиепископов Йорка; один из них, кардинал Уолси, жил здесь позднее в такой роскоши, которая не уступала королевской. Вокруг этих дворцов, как и вокруг владения кентерберийских архиепископов в Ламбете, и Кеннингтонского дворца, вплоть до времен Генриха VII служившего королевской резиденцией, разрастались поселения. Сюда, поближе к богатствам, словно магнитом, притягивало рабочий люд, искавший заработка.
Вокруг самого Лондона — от церкви Святого Джилса и Холборна до Уайтчепела и Уоппинга — также появлялись новые поселения, а прежние росли и расширялись. Но здесь занимались в основном сельским хозяйством, снабжая продукцией рынки Лондона, — такая востребованность сельхозтоваров не давала развиваться тут промышленности. В это же время начали формироваться в самостоятельные деревни скопления построек за городскими воротами. В предыдущие века было запрещено застраивать земли в непосредственной близости от городских укреплений — стен, ворот, подъемных мостов, чтобы у подступившего к городу врага не было укрытий. Но к 1450 г. у ворот Бишопсгейт помимо церкви Святого Ботолфа уже появилось несколько богаделен, таверна, общественная уборная и кладбище; за воротами Аллерсгейт наряду с церковью и хижиной отшельника (протягивавшего здесь когда-то руку за подаянием) появились несколько больших загородных домов и больница; за воротами Крипплгейт вырос приличный по величине пригород, где обосновались ремесленники; вокруг Ньюгейт беспорядочно разбросанные сооружения постепенно образовали новый район Фаррингдон-Визаут; у ворот Лудгейт выстроились в ряд постоялые дворы и таверны, гостеприимно распахивавшие свои двери для сотен пилигримов, которые проходили здесь по пути к собору Святого Павла. Многочисленных паломников влекли хранившиеся в соборе реликвии: рука святого Меллитуса, хрустальный сосуд с «молоком Пречистой Девы», кисть евангелиста Иоанна, фрагменты черепа святого Томаса Бекета, нож Иисуса, волосы святой Марии Магдалины, голова святого Этельберта и украшенная драгоценными камнями рака с кровью святого Павла.
Собор Святого Павла был не только хранилищем реликвии, но и местом встреч адвокатов с клиентами — в любое время дня их можно было видеть здесь, обсуждающими в нефе собора свои дела. Когда-то на территории собора работала адвокатская школа, однако Генрих III запретил преподавать право в городе, чтобы это не мешало развитию школ, основанных им в Оксфорде. С тех пор юристы обосновались вне городских стен, на полпути между судебными учреждениями Лондона и королевскими судами в Вестминстере.
В это время существовало две дороги с мостами через Флит, которые соединяли Лондон с Вестминстером. Верхняя вела от ворот Ньюгейт (ныне Холборн), нижняя (улицы Флит-стрит и Стрэнд) шла от Лудгейт. Они соединялись двумя односторонними дорогами, шедшими на север и на юг: Фью-терз-лейн (Феттер-лейн) и Чанселорз-лейн (Чансери-лейн). Именно в верхнем конце Чанселорз-лейн сперва обосновались юристы. На выделенной для них земле находились хозяйственные службы тогдашнего канцлера, епископа Линкольна. Несколько лет спустя, приблизительно в 1370 г., было образовано объединение юристов Линкольнз-Инн (слово «ИНН» — «постоялый двор» — в средневековой терминологии означало большое богатое хозяйство).
Другие адвокаты арендовали часть хозяйства лорда Грея де Уилтона, отсюда Объединение юристов Грейз-Инн. Некоторые из них позже переместились в здания поблизости, которые когда-то занимали тамплиеры (орден тамплиеров распустил папа Климент V в 1312 г. из-за обвинений рыцарей в богохульстве и гомосексуализме; многие из них были арестованы и подвергнуты пыткам, руководители ордена казнены). Эти тамплиеровские земли с постройками были когда-то переданы госпитальерам, рыцарям ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Те в свою очередь сдали в аренду все помещения, кроме церковных, членам адвокатского сообщества, которое стало называться Объединение Среднего и Внутреннего Темпла.
Таким образом, к концу XIV в. в пригородном районе, где жили юристы, образовалось четыре «судебных инна»; район сильно разросся, но все еще отделял Вестминстер от Лондона.
Внизу улицы Чанселорз-лейн граница юрисдикции города того времени была обозначена заставой Темпла — цепями, растянутыми на столбах поперек улицы Флит-стрит. За этой заставой разрастался самостоятельный район города — Темпл. Точно так же далее за Темплом был обособлен Линкольнз-Инн, Холборн отделен холмами от Клеркенвелла, а Клеркенвелл болотистой вересковой низиной — от Шордича.
Лондон XV века, несмотря на рост пригородов и ближних деревень, все еще оставался средневековым городом, существовавшим в пределах стены. Но он должен был перерасти уже стеснявшие его каменные одежды.
