Всего несколько дней назад президент Финской академии изящных искусств на одном собрании заметил, что у финнов отношение к искусству однозначное — они его либо любят, либо ненавидят,— этакий максимализм. Это замечание вполне справедливо, если говорить о нашем народе в целом. Объясняется же это тем, что сейчас, па переломном этапе истории пашей культуры, искусство развивается в двух основных направлениях: одно точно передает человека и природу, а другое идет своим особым путем, совершенно независимым от реальной действительности. Иногда это искусство называют «беспредметным», впрочем, у него есть и другие названия.
Однако я думаю, что если рассмотреть этот вопрос основательно, с позиций философии искусства, то подобное разграничение станет невозможным. Иначе оно существовало бы уже много столетий, со времен Древней Греции и Древнего Египта. Ведь нельзя же лишить искусство свободы выражения, художественных средств, независимых от форм окружающей действительности. На деле реальность и далекое от реальности искусство часто можно встретить в одном и том же произведении. Это столь же верно для наших дней, как было верно в прошлом, — здесь даже не требуется исторический анализ. Иногда эти два элемента не слиты воедино, но в разной мере противопоставлены один другому, и, прежде чем постичь целое, необходимо пройти в восприятии несколько предварительных стадий. По какое бы произведение искусства создавал человек, оп никогда не сможет отрешиться от всего, что его окружает, к чему приспособился за миллионы лет.
Около года назад подобные мысли были основой наших частых бесед с г-ном Ёраном Эрнрутом, директором этого банка. В результате наших обсуждений я исполнился мужества приступить к работе. Именно беседы привели к тому, что реальность и образная свобода искусства объединились в синтезе, без какого-либо нарочитого подчинения одного другому.
Тогда-то в одной из наших бесед г-н Эрнрут совершенно неожидано сказал мне: «А что, если выбрать главной темой холмы Салпаусселькя?» Это явилось решающим пунктом наших поисков: идея меня заинтересовала тем, что можно искусственно драматизировать реальность, которую можно было истолковать как реальным, так и разным путем.
Черные части рельефа, обозначающие промышленные зоны, совершенно по форме, но в то же время вполне оправданны, ведь пропорции каждой из них, соотношение между ними вполне соответствуют действительности — и географические особенности, и расположение промышленных объектов изучались на месте.
Если мы будем искать аналогии в других странах, то сможем найти более внушительные источники энергии—начиная от Колорадо и до гигантских водопадов Замбези. В Швеции мы найдем промышленные районы, несколько напоминающие индустриальную структуру долины реки Кеми. Но трудно найти что-нибудь равное по драматизму этому индустриальному «Canale Grande», трудно найти равное и по внешнему подобию, и по тому значению, которое эта местность имеет для Финляндии и ее парода.
Холмы Салпаусселькя, являясь главной темой, одновременно и подсказали решение. Идею мне подарили, и она помогала мне во время всей моей работы над рельефом.
Однажды прошлой зимой, вечером, я возвращался домой после одной из бесед с г-ном Эрнрутом. Снег на побережье, близ Хельсинки, почти растаял, он оставался лишь на склонах холмов Салпаусселькя. Мой шофер, который ничего не знал ни о наших беседах с Эрнрутом, ни о моей скульптуре, сказал мне: «Чем была бы Финляндия без Салпаусселькя?» Это высказывание простого человека подтверждало, что г-п Эрнрут далеко не одинок в Финляндии в своих взглядах.
Я явно неподходящий человек, чтобы судить, в какой мере мне удалось добиться желаемого синтеза, какой оценки заслуживает моя работа. Однако мне кажется, я вправе в заключение отметить чрезвычайно благоприятное отношение к моей работе со стороны администрации банка и выразить признательность г-ну Эрнруту и его сотрудникам, в течение нескольких лет помогавшим мне в работе.
Обратимся к проблеме синтеза стеклянные вазы «сапой» архитектуры, живописи и скульптуры. В связи с этой темой мне, прежде всего, вспоминается пример из практики одного известного мне художественного учебного заведения. В порядке конкурсного задания три студента архитектор, живописец и скульптор — должны были разработать совместный проект ванной комнаты. Такое наивное понимание синтеза архитектуры, живописи и скульптуры мне, безусловно, чуждо. Работа трех разных людей — трех разных личностей—над одним произведением искусства не имеет ничего общего с взаимодействием трех видов искусства. Центр тяжести здесь переносится с предмета искусства на личность человека. А отсюда следует опасная подмена искусства личностью художника. В очень редких случаях особо счастливое стечение обстоятельств может привести подобную «teamwork» к отрадным результатам. Всего же вероятнее, что среди этих таким образом объединенных людей, ни один не окажется настоящим художником. По-моему, гораздо лучше, если одна личность объединяет в себе сразу трех художников, нежели среди трех личностей не находится даже одного.
Искусства действительно как бы образуют оркестр, дирижер которого — архитектор. Это соображение несколько ближе подводит нас к пониманию гармонии между тремя видами искусства. В древние времена даже и не помышляли о разделении этих трех искусств, а теперь архитектура уже не так тесно связана с двумя другими пластическими искусствами, хотя часто и предоставляет им известные возможности в оформлении пространства.
И все же между тремя видами искусства должна существовать глубочайшая взаимосвязь.
Чтобы подойти ближе к пониманию этой взаимосвязи, я хотел бы выделить две стадии в процессе создания художественного произведения, присущие, по моему мнении всем трем видам искусства.
